Каменное сердце

— Да, и потом с прочими учителями. Мы не позволяли никому надолго задерживаться у нас. Поначалу их нетрудно было обмануть, но по мере того, как Эмма взрослела, это становилось все сложнее. Мы… мы стали опасаться ее. Невозможно было понять, что происходит у нее в голове. Эта девчонка настолько убедительно изображала своего брата, что подчас я и сам думал о ней как о Хью, что несколько успокаивало мою совесть. А вот Абигайль никогда не позволяла себе такого — если я в ее присутствии называл девушку Хью, она сразу начинала кричать и браниться. С другой стороны, разоблачение предельно страшило мою жену. Такая вот история. Когда вы здесь появились, оставалось всего три года до того момента, когда Эмма — в качестве Хью — могла обратиться в суд и затребовать назад свои земли. Не представляю, что бы тогда случилось…

«И я тоже, — подумалось мне. — Эмма сделалась воистину непредсказуемой…»

Хоббей же продолжил:

— С течением времени обман сделался тяжким бременем для всех нас. Но в особенности для Абигайль. Ей приходилось учить Эмму справляться с ежемесячным женским проклятием, а также кроить и шить подушечки, скрывающие грудь. Но все это только заставляло девушку сильнее ненавидеть ее… и постепенно все мы начали укорять Абигайль, поскольку идея подмены принадлежала ей. Особенно усердствовал Дэвид. Это было несправедливо, ведь мы пошли на авантюру лишь для того, чтобы расплатиться с моими долгами. Но даже я сам начал обвинять во всем ее… мою бедную жену.

— И тут объявился Майкл Кафхилл.

Николас вздрогнул:

— Он сразу же понял, что перед ним Эмма, а не Хью. Ему хватило одних только родинок на ее лице. Он стал угрожать нам разоблачением, но наша подопечная воспротивилась этому. — Он повернулся к Дирику. — И тут вы обнаружили кое-что необычное в повадках Майкла, когда он стал уговаривать Эмму не выходить за Дэвида.

— Вы сами заподозрили это! — резким тоном ответил адвокат. — Вы же просили меня найти хоть какую-нибудь зацепку.

Хоббей опустил взгляд:

— Один человек в Лондоне сообщил мне, что Майкл вступал в неподобающие отношения с неким студентом из Кембриджа. А Винсент обнаружил, что были и другие такие случаи.

— Итак, когда он явился к вам в этом году, вы решили принять меры и пригрозили ему разоблачением? — продолжил я расспросы.

— Да. Я дал указание Винсенту посетить его в Лондоне. Да простит меня Господь!

— За содомию вешают, — отрезал Дирик. — Я сообщил Кафхиллу, что опозорю его на весь свет, если он посмеет подать жалобу в Сиротский суд. Всего лишь припугнул. Откуда мне было знать, что он наложит на себя руки?

— Итак, это все-таки было самоубийство, — констатировал я.

— А чем еще могла оказаться его смерть?! — взорвался мой коллега.

— Значит, вы угрожали Майклу. — Я с отвращением посмотрел на Дирика.

— Вы довели до могилы молодого человека, который всего лишь хотел помочь своей бывшей ученице.

— Я не думал, что он окажется настолько слабым, — вызывающе произнес Винсент.

— Дерьмо ты собачье! — не выдержал Барак.

Я вновь обратился к Дирику:

— В Лондоне на меня было совершено нападение, имевшее целью заставить меня отказаться от дела. Тоже ваша работа?

Винсент и Николас переглянулись, а затем уставились на меня. Дирик помотал головой:

— К нам это отношения не имеет.

Я нахмурился и задумчиво произнес:

— Итак, Майкл все-таки набрался храбрости и отправил прошение в Сиротский суд. Но потом он устрашился того, что вы сможете сказать, и покончил с собой. Наверное, бедняга боролся с собственной совестью. И должно быть, надеялся, что в данном случае делом займется его мать, что она изложит все королеве, которая всегда питала к нему расположение.

— Совесть, — с бесконечной печалью проговорил Хоббей. — Некогда она у меня была. Честолюбие погубило ее. Вот так это все происходит: в сердце своем ты понимаешь, что натворил, но стараешься приглушить ее голос. Приходится. Ты начинаешь исполнять свою роль. Однако смерть Майкла преследовала меня. — Слезы потекли по его серым худым щекам. — Бедная Абигайль! О, если бы мы только сумели вовремя понять, куда заведет нас этот обман… погубивший разум моего несчастного сына!

Он зарыдал, уткнувшись лицом в ладони. Дирик пошевелился: он явно чувствовал себя неуютно. Фальстоу бросил на своего хозяина пренебрежительный взгляд.

Спустя минуту Николас утер слезы и обратил ко мне усталый взор:

— Ну и как вы теперь поступите с Дэвидом, сэр? Неужели во всеуслышание объявите о том, что он убил свою мать?

— А разве именно это и не следует сделать? — без капли жалости заявил Джек.

— Разум моего сына расстроен, — полным отчаяния тоном сообщил Хоббей.

— По моей собственной вине. — Он с внезапной живостью посмотрел на меня.

— Если бы я только мог, то продал бы Хойленд, оставил обитателей деревни в покое и отправился куда-нибудь, где можно посвятить остаток дней своих уходу за сыном… где можно попробовать исцелить его. Хотя, как мне кажется, сейчас Дэвид предпочел бы смерть.

— Николас, — проговорил его адвокат, — Хойленд был всей вашей жизнью…