Каменное сердце

Сзади раздались крики, и мы обернулись. Телеги были загружены, и рекруты крепили к поясам возле длинных ножей, имевшихся у каждого из них, емкие кисеты. Двое солдат у телег затеяли драку. Стройный парень, уронивший вчера палатку в коровье дерьмо, и рослый мужчина, светловолосый и лохматый, осыпали друг друга ударами. Остальные тут же окружили их.

— Валяй, Голубь. Такого спускать нельзя!

— И что ты на этот раз сказал ему, Угрюм?

Разойдясь в стороны, противники, пыхтя, стали кружить друг вокруг друга.

— Подойди ближе, Голубь, шелудивый урод! — выкрикнул светловолосый.

— И стой покрепче на ногах! Не то ветер дунет как следует в твои уши — и улетишь, словно птица!

Послышались смешки. Голубь принадлежал к числу тех несчастных, чьи уши лопухами торчат по обе стороны головы. Узкое лицо, скошенный подбородок — да уж, красавцем парня не назовешь. На вид ему было не больше двадцати, в то время как противник его был на несколько лет старше; на его неприглядном костистом лице прирожденного задиры сверкали маленькие злобные глазки. Мне было приятно увидеть, что Голубь застиг этого забияку врасплох, ударив его ногой в колено, так что тот пошатнулся и взвыл.

Кружок зрителей расступился, и к драчунам прорвался краснорожий герольд Снодин. Он был просто в ярости. Подбежав к Голубю, он отвесил тому оплеуху.

— Что за хрень тут творится?! — завопил Снодин. — Опять ты, Голубь… Вечно от тебя одни неприятности! Дерьмо бесполезное!

— Угрюм мне прохода не дает, — огрызнулся в ответ молодой человек. — Только и слышу от него одни оскорбления. В нашей деревне я, конечно, терпел, но тут не деревня.

Среди собравшихся пробежал одобрительный гомон, а кое-кто рассмеялся. Герольд от этого остервенел еще пуще. Побагровев, как свекла, он рявкнул:

— Заткнитесь!!! Теперь вы — люди короля и должны забыть свои деревенские дрязги!

Потом он окинул толпу злобным взором и продолжил:

— Сегодня утром вы получили возможность пройтись в шлемах и джеках. А двадцатка Голубя будет гулять в бригандинах[16]. Вините в этом его. — Раздавшиеся недовольные стоны Снодин пресек коротким рыком: — Молчать! Вам надо привыкнуть к доспехам, в них вы пойдете навстречу французам! Первая десятка, на разгрузку!

Десятеро парней торопливо отделились от остальных и, подбежав к возу, принялись разгружать плотно облегающие голову стальные шлемы, стеганые джеки и другие куртки, оснащенные металлическими пластинами, которые позвякивали, словно монеты. Я слышал, что бригандины могут остановить стрелу. Угрюм, чуть прихрамывая, поднялся на ноги и повернулся к Голубю с победоносной улыбкой.

— Солдатам придется идти во всем этом? — спросил я Барака.

— Похоже на то. Слава богу, что я избежал подобной участи!

— Как только что сказал герольд, им придется в этом сражаться, — заметил Дирик. — Смотрите-ка, вот едут Ликон и капитан. Пошли, пора в путь!

Джордж и сэр Франклин уже верхом подъехали к герольду и принялись негромко переговариваться с ним о чем-то. Ликон явно не соглашался со Снодином, однако Гиффард внезапно объявил:

— Ерунда! Это преподаст им урок!

Чем и завершил дискуссию, выехав на дорогу.

Люди надевали джеки, кроме самой последней двадцатки, в которой состояли Угрюм и Голубь, а кроме того, юный стрелок Ллевеллин: эти невезучие солдаты натягивали бригандины. Как и джеки, многие из них истрепались, и из прорех выглядывали металлические пластины. Солдаты недовольно ворчали, впрочем Угрюм, щеголявший в новом на вид красном доспехе, блестящие пластины которого удерживались медными клепками, явно гордился этим «нарядом» — как я понял, своей личной собственностью. Прочие признаков радости, как я уже сказал, не обнаруживали. Капрал, крепкий и востроглазый молодой человек с приятным живым лицом, подбадривал их:

— Действуйте, парни, делать нечего! Не огорчайтесь! Ведь это только до обеда!

По команде Снодина солдаты выстроились в шеренги по пять человек. Сэр Франклин, Ликон и барабанщик заняли места спереди. Барабанщик начал мерно отстукивать ритм, и солдаты пошли с поля. Я снова отметил, как они молоды: почти всем было меньше тридцати лет, а нескольким явно еще не исполнилось и двадцати. Все были в кожаной обуви, по большей части потертой и поношенной. Снодин пристроился в хвосте колонны, так чтобы видеть всю сотню. Мы, четверо штатских, заняли места у него за спиной. С коня я видел плешь на его макушке, а когда он поворачивал голову, получал возможность узреть во всей красе украшенный сиреневыми прожилками нос пьянчуги. Позади, выбираясь на дорогу, покряхтывали телеги. Когда мы проезжали по пустынной главной улице Кобхэма, из верхнего окна одного из домов высунулся старик, крикнувший:

— С вами Бог, солдаты! Боже, спаси короля Генриха!