Каменные часы

— Вот привез к тебе сынов и жену, — сказал Сорокин, и слезы опять перехватили его голос, и опять он подавил рыдания, сквозь силу улыбнулся и троекратно, по-русски, поцеловал Катерину.

— Я бы тебя сама не узнала, — созналась старая и пригласила заходить в дом, пропустила гостя вперед, чтобы познакомиться с его семьей.

Сначала к Катерине подошла моложавая пухленькая женщина в цветастом легком платье, вся в слезах, со скомканным платочком в руке. От нее волнами исходил стойкий запах дорогих духов.

Они обнялись, словно сто лет были знакомы и в жизни вместе делили и радость, и горе. Жена Кости даже забыла назвать себя. Девчонкой она чувствовала себя рядом со старой Катериной, дочерью ее, потерянной некогда в житейском море. И что сказать могла она, горожанка, своей деревенской матери?

— Это — ваши внуки, мама. А вы, дети, целуйте руки своей бабушке!

Трое рослых, высоких, здоровенных парней Кости Сорокина окружили старую Катерину. Она скрылась за ними, как за каменной стеной, а маленькая, пухленькая и изящная мать снова расплакалась.

Костя Сорокин стоял на расписном крылечке, облокотившись на ажурные перильца, позолоченные солнцем, и все, что сейчас происходило на его глазах, казалось ему — уже случалось с ним однажды, когда после войны он вернулся в свой родной дом, хотя и был в то время намного моложе и мало еще что тогда понимал: и себя, и окружающих! И вот, в одночасье, тоска давняя, глухая, почти — вина, заставила вдруг оставить всю текучку дел и своих, и сыновних, и гнать машину добрые две тысячи километров день и ночь, чтобы увидеть спокойное и торжественное, святое лицо Катерины, своей спасительницы…

Согбенная, седая как лунь, но легкая и со светившимися радостью и счастьем глазами — теперь она шла в окружении его молодцов-сыновей и взволнованной жены, помолодевшей сразу на добрый десяток лет.

Стоило жить ради таких минут.

Костя Сорокин, сняв модные ботинки, первым вошел в дом и подметил безотчетно, что очень похож этот дам на сруб деда Евдокимова на хуторе, куда они пришли со старшим лейтенантом Дягилевым после вынужденной посадки самолета в тылу врага. В горнице Костя тотчас увидел старое ружье и взял в руки рассматривать, провел ладонью по зарубкам, переломил стволы.

Заряжено было ружье. Он с улыбкой покачал головой. И сорок лет назад Катерина жила в нелегком напряжении. Время совсем не изменило ее.

Подошли сыновья и тоже взялись рассматривать ружье.

Костя сходил за подарками в машину, пристроил под табуретом пузатый портфель, а сетку с продуктами вручил жене и вышел на двор покурить.

Следом за ним потянулись сыновья. Они не спрашивали его ни о чем, привыкнув доверять его опыту и мудрости. И если отец не стал сразу затевать разговор, значит, так надо, поскольку торопливость может свести на нет праздничное настроение и всю радость встречи.

Отец много рассказывал о бесстрашии молодой, совсем молодой, рано поседевшей женщины, и вот она их встретила, каждого рассмотрела своими добрыми глазами. Старой-престарой увиделась им, молодым и сильным, спасительница отца.

Сыны переглядывались со значением. Необычно тих и грустен был их веселый и шумный отец.

— Да проходите же в дом, курцы, — открыв окошко, позвала старая Катерина, любуясь своими русоволосыми и светлоокими гостями.

8

После застолья Костя Сорокин и Катерина отправились пешком к обелиску. «Дети твои еще успеют все оглядеть», — сказала она, и в глазах ее появилась застарелая тоска, понемногу сменяя радостное оживление.

Старая Катерина еще ни разу не спросила его, как он живет, счастлив ли, доволен ли своей судьбой, вспоминала только прежнее страшное время.

У колодца Аграфены старая остановилась и заговорила о вкусной целебной воде, что хранилась в глубинах земли, на которой они стояли.

«Мало к ней торопятся люди, — сказала она, попросив Костю в ведерке поднять из сырой тьмы глоток воды, — так может пропасть источник». Катерина пытливо посмотрела Косте в глаза. «Разве не веришь? Даже не слышал, что так бывает?» — «Никогда не думал об этом», — простодушно ответил Костя, и блескучая еще, но тронутая ржавчиной цепь начала медленно разматываться на вороте.

Поднял он полное ведро и поставил на сруб криницы, не расплескав ни капли.

Она попросила дать ей тоненькую струйку воды и напилась из своих ладоней.

— Попей и ты целебной, нету ее вкусней!

Костя попробовал. Действительно, на редкость была свежа и чиста эта вода, сняла своим прикосновением с него весь тяжелый угарный дух и табака, и вина.

Знатной оказалась вода.

Нет, не чудила Катерина. И уже зародилась в нем догадка, что ласково и мудро она его укорила, словно и его вина есть, если пропадет источник. Конечно, не только о воде шла речь — о людских судьбах, все о той же проклятой войне продолжала она разговор.