Своим поведением старший из братьев напоминал Макфэрону себя самого в его возрасте – такой же спокойный и серьезный. И отец Макфэрона тоже был таким. Бремя жизни он нес в себе. Это искусство – не показывать многого, держать все в себе – его отец довел почти до совершенства, когда у него остановилось сердце. Не назначена ли такая же судьба и самому Макфэрону – быть мужественным, немногословным героем и оставаться им до тех пор, пока не откажет тело? Ночь за ночью он засыпал дома на диване, не разуваясь, усвоив эту манеру после того, как вернулся в Кроссхейвен, чтобы стать шерифом. Ожидая от жизни чего-то большего.
– Сейчас ваш мальчик – наш лучший свидетель, – сказал Макфэрон Элмеру. – Если получим хорошее описание, схватим обязательно. Можете не сомневаться.
Уолтерс попросил Джоуи закрыть глаза и представить себя на велосипеде. Он знал, что молодым легче включить воображение с закрытыми глазами.
Джоуи описал, как подъехал к пикапу и наткнулся на хмурый взгляд незнакомца. Художник попросил его замереть в тот самый момент, когда он находился напротив пикапа. Была ли голова мужчины выше или ниже крыши кабины? Стоял ли он в тени или на свету? Был ли он чисто выбрит или небрит? Какие у него волосы – коротко подстриженные или растрепанные? Джоуи отвечал – художник работал. Потом он усадил мальчика рядом с собой, и они вместе взялись за корректировки и поправки.
На кухне Макфэрон и Элмер потягивали кофе. Поглядывая время от времени в гостиную, шериф видел погруженного в работу Уолтерса. Снедаемый любопытством, он долго держался, но в конце концов не устоял, прошел в комнату и заглянул художнику через плечо.
Держа в одной руке карандаш и ластик, Уолтерс деловито работал над губами. Оставшиеся от ластика размытые штрихи показывали, что он уже сузил голову на портрете, а между двумя узко посаженными глазами появился выступающий нос.
Вернувшись за кухонный стол, шериф поднял брови.
– По-моему, им еще придется поработать. – Человек на портрете был ему незнаком.
– Джоуи – мальчик восприимчивый, – сказал Элмер. – Сообразительный, чуткий, с хорошей памятью. Но, как и у любого мальчика, его разум способен создавать в воображении всевозможных злодеев.
– Свидетельства Джоуи тверды. Хороший портрет должен вызвать правильную реакцию.
Шерифу не терпелось отправить портрет по факсу в полицию штата. Оттуда его незамедлительно распространят по всей Индиане и отправят в остальные правоохранительные органы страны.
– Подбородок, – услышали они голос. Мальчик схватил свой собственный подбородок указательным и большим пальцами и потянул. – Он у него ниже.
Ловко орудуя карандашом и ластиком, Уолтерс вносил поправки, подтирал и дорисовывал, пока голос Джоуи не сорвал Макфэрона и Элмера со стульев:
– Так и есть, точно! Это он!
Дэвида немножко трясло. «Таурус» его матери ехал тем же маршрутом, что и когда-то давно, когда ему исполнилось двенадцать и они везли усыплять их старую собаку Пеппер. Пеппер знала, куда ее везут, и, глядя на Дэвида снизу вверх, непроизвольно дрожала. Всю дорогу он держал собаку на коленях, амортизируя толчки. И вот теперь пришла его очередь, но на заднем сиденье держать Дэвида на коленях было некому.
Хильда Клэрмонт припарковала машину у дверей клиники «Уилксборо», и они вместе вошли внутрь.
– Нам назначено на два, – сказала она, наклоняясь над столом секретарши. – Нас ждет доктор Уолстейн.
Хильда повернулась к сыну и похлопала его по руке.
– Я зайду с тобой, посижу немного. Доктор разрешил. – Она всмотрелась в его лицо. – Ты же не против? Доктору нужно знать, чтобы помочь тебе.
Дэвид молча опустился на стул, потому что ответить матери не мог и уже был согласен на все. Сидевшая в комнате ожидания пожилая пара с любопытством поглядывала на него.
– Доктор Уолстейн разрешил мне присутствовать. Ты же знаешь, как я забочусь о твоих интересах.
– Мы с твоим отцом хотим для тебя только самого лучшего, – продолжала Хильда.
– Хорошо, хорошо, пожалуйста, прекрати.