Камерные репортажи и житейские притчи

Генерал, узнав об этом, повёл себя неожиданно — потребовал вести следствие по закону. «Но почему?» — недоумевали его помощники. «Потому что сильные люди не обижаются и не теряют достоинства, даже когда теряют звёзды».

Француз

Необычного заключённого по прозвищу Француз высадили из автозака и повели по узким коридорам в его новое жилище — одиночную камеру самого строгого в стране СИЗО. Сколько этому зэку лет, судить было невозможно. Генетика, что ли, удачная? Или причина в том, что много лет он не ел мяса, держал строгий пост, следовал жёсткому режиму.

Худощавый, среднего роста, длинные волосы идеально лежат на плечах. Правильные черты лица, прямой взгляд, осанка, походка — всё это вкупе придавало ему благородство и свидетельствовало о чувстве собственного достоинства. Собственно, за внешность и манеры и получил он в криминальных кругах прозвище Француз. Вором в законе не был, к воровскому статусу не стремился, но считался человеком авторитетным.

Решение этапировать его сюда из «Матросской Тишины» было принято, когда стало очевидным: благодаря своей харизме, Француз сумел наладить отношения с персоналом и заключёнными, пользовался уважением и, пусть небольшими, но привилегиями. Задача же у следствия была противоположной — максимально подавить волю зэка. В новом изоляторе сотрудники были крепче гранита — ни обаять, ни переубедить.

Француза поместили в камеру одного, чтобы лишить возможности общаться с кем бы то ни было. Он воспринял это спокойно, более того — с благодарностью: «Во время молитвы не буду никому мешать». На протяжении уже многих лет он начинал молитву в пять утра и ни разу не изменил своему правилу.

Как только двери камеры закрылись, Француз окинул её взглядом и приступил к уборке. Он не остановился до тех пор, пока не навёл безупречную чистоту — никогда ещё камера не была в таком идеальном состоянии. Огляделся с удовлетворением и стал раскладывать вещи. Каждый документ — в файлике; футболки, носки, штаны — всё сложено, как умеют разве что хозяйки-перфекционистки. День спустя заключённый попросил разрешения на передачу ему крема и футляров для ванных принадлежностей. Вот тут его не поняли: «Что это ещё за чушь! Здесь не отель, а СИЗО!» Но прошло время, и необычному зэку пошли навстречу, рассудив, что запрошенное им не входит в перечень запрещённых вещей. Таким образом, камера Француза стала образцом того, какой она может быть в случае, если заключённый, с одной стороны, уважает себя и не желает отказываться от благ цивилизации, а с другой — не нарушает закон.

Француз особенно притягивал внимание женской части персонала. Дежурившая по коридору надзирательница заглядывала в глазок его камеры чаще, чем в любой другой. Такое внимание его совершенно не радовало, поскольку туалет, ничем не огороженный, прекрасно через глазок просматривался. Пользоваться клозетом, понимая, что чей-то подведённый косметическим карандашом, с накрашенными ресницами глаз внимательно наблюдает за процессом, не хотелось.

В итоге он даже попросил руководство изолятора не ставить коридорными в той части СИЗО, где была его камера, женщин. А ещё попросил вернуть крестик, фотографии жены и разобраться, наконец, с его медицинскими документами.

Ещё в «Матросскую Тишину» прислали странный результат его анализа на ВИЧ (сам Француз был убеждён, что вирусу у него взяться неоткуда) — отрицательный ответ под сомнением. Это произошло после того, как соседом Француза по камере в «Матроске» по странному стечению обстоятельств оказался ВИЧ-инфицированный заключённый. Француз соседу не доверял, а тот как бы невзначай травмировался в самых разных местах, оставляя повсюду следы крови.

В самом строгом СИЗО страны Французу дали понять: ВИЧ есть. И это оказалось самым страшным, что он слышал в жизни. Он не боялся ни быть раненым (что, собственно, и случилось незадолго до ареста), ни даже убитым. Но заразиться… С его-то почти патологической страстью к чистоте, телесной и духовной, с его заботой о собственном здоровье (этим в числе прочего объяснялась его диета).

Француз был в смятении — состоянии, коего никогда прежде себе не позволял. Он боролся со своими чувствами, но было очевидно — диагноз волнует его чрезвычайно. Заметив это, сотрудники и следователи по делу начали «разыгрывать карту». Нашли-таки, наконец, слабое место! С этого момента на зэка стали планомерно, продуманно давить. То новые анализы подозрительно долго отказываются брать, то потом их теряют, то в ответе не пишут ничего конкретного. Вдобавок ещё дежурный врач «успокаивал»: «Ну ВИЧ, и что? Люди живут с ним столько же, сколько и без него».

Француза мучили долго. Точнее, он сам себя мучил. «Есть ВИЧ или нет? Если есть, это значит, что меня заразили специально», — рассуждая так, он каменел лицом.