Камерные репортажи и житейские притчи

Наблюдал за этими муками сотрудник по имени Иван Кузьмич, верный сын своего отечества, сын и внук сотрудников КГБ. Всю жизнь Иван Кузьмич проработал в этом СИЗО, где сидели самые известные арестанты и где во времена оны бывал (не в качестве узника) сам Лаврентий Берия. Кого только не повидал Иван Кузьмич в этих стенах! Чего только не наслушался! Перед ним разыгрывались человеческие трагедии, на его глазах люди умирали — и в прямом, и в переносном смысле. Он видел и знал многое, но при всём своём опыте понять некоторых новых методов молодого поколения чекистов не мог. И этот необычный заключённый к тому же напоминал ему чем-то собственного сына…

Иван Кузьмич замечал, что Француз стал ещё больше времени проводить в молитве, надеясь, вероятно, что Господь явит чудо и в следующем анализе вируса не найдут. Молитва успокаивала, но ненадолго. А тут ещё не приняли от родных Француза продукты, так что остался он на хлебе и воде (тюремную баланду на животных жирах не ел).

Медик заявился в камеру и с фальшиво скорбным видом сообщил, что, похоже, ВИЧ всё же есть. Обещал принести в ближайшее время подтверждающие документы и позвать заодно инфекциониста, чтобы выписал терапию. Француз в ответ не промолвил ни слова.

На вечерней поверке в его камеру зашёл вместе с другим сотрудником Иван Кузьмич. Уходя, он чуть задержался, якобы осматривая книги, и словно невзначай вполголоса заметил: «Ничего у тебя нет. Ни-че-го».

…В тот вечер, когда Иван Кузьмич вернулся домой, в комнату к нему заглянул сын, сторонившийся отца, с тех пор как узнал о некоторых особенностях его профессии, и они тепло поговорили и даже посмеялись. Впервые за долгие годы.

Лётчик

Симпатичный паренёк лет двадцати склонился в одиночной камере над листком бумаги: «Прошу вас помочь мне оправдаться: я должен следовать своей мечте и стать лётчиком, а не сидеть в тюрьме». Он был тоненький, как церковная свечка (голодал к тому времени больше месяца), но в глазах горел нет, не огонёк, а полноценный факел. Тюремщики мысленно с пацаном попрощались: требования он во время голодовки выдвинул невыполнимые, сам явно не отступится. «Помрёт, как пить дать», — изрёк кто-то из надзирателей.

Заключённый, услыхав, не обиделся, а стал размышлять, откуда вообще это выражение взялось: как пить дать — наверняка, непременно! Это, подумал, из-за традиции не отказывать просящему человеку в воде. Дать путнику воды — простое, незатратное, а главное, естественное дело.

«Вроде соображает голова. Голод не сильно повлиял», — решил паренек. Он действительно был очень умным и наверняка мог бы многого достичь.

Парня звали Маруф. Он окончил в Ташкенте авиационный техникум и приехал в Россию, чтобы поступить в Институт гражданской авиации. Мечты пошли прахом, и вместо бескрайнего неба уделом Маруфа стало небо в клеточку в «Матросской Тишине».

Началось всё год назад, когда обычным летним днём молодого человека остановил полицейский патруль на автомобиле. Как написали полицейские в протоколе, молодой узбек бросился от них бежать, а когда его догнали, сообщил, что имеет при себе семь свёртков с наркотиками. Собственно, они при обыске и были обнаружены.

Сам он описывает ситуацию иначе: остановился по требованию полицейских, те дважды проверили его документы и отпустили. Но затем на документы зачем-то пожелал взглянуть третий страж порядка, водитель, и Маруф, обыкновенно вежливый и послушный, выразил, наконец, недовольство. Полицейских это взбесило. Быть может, ситуацию усугубило то, что худенький аккуратный узбек говорил по-русски подчёркнуто грамотно и культурно. Выслушав адресованные ему замечания по поводу обнаглевших гостей столицы, Маруф позволил себе заметить, что с гостями следует быть вежливыми. В ответ на эту вопиющую наглость на него надели наручники и доставили в СИЗО.

Доказательств вины маленького узбека оказалось немного. Якобы, в «Телеграм»[4] на изъятом у парня телефоне обнаружились фотографии мест, где находились закладки. Правда, все эти фотографии (37 штук!) из телефона исчезли — их даже не предъявили самому обвиняемому. А в качестве доказательства суд принял мнение некоего специалиста, что, мол, с помощью секретной программы фотографии способны исчезать. Правда, тот специалист соответствующего образования не имел, просто работал в интернет-салоне. Ну а вынесенное им заключение и заключением не назовёшь — так, фантазии!

Тем не менее, в приговоре судья ссылается на протокол осмотра телефона тем специалистом как на доказательство направленности умысла. Только вот почему в резолютивной части содержится столь странное решение — телефон уничтожить? Концы в воду?