Камерные репортажи и житейские притчи

От пуза, прямо скажем, никто не ел — на питание каждого осуждённого выделялось примерно 70 рублей в день. Даже в любимой правительственной столовой, где всё по советским ценам, за эти деньги можно было купить разве что порцию гречки, компот и булочку. Но в тюремном ведомстве как-то умудрялись делать на эти рубли завтрак, обед и ужин для заключённого. Не всегда получалось съедобно, но сидельцы не умирали от голода, благодаря передачкам, посылкам и заказам в тюремном ларьке или интернет-магазине. Впрочем, все эти «опции» в штрафном изоляторе — ШИЗО — недоступны.

Алексей Павлович никогда в ШИЗО не был, иначе бы знал: попавшие туда лишаются не только посылок и передач, но и права на звонки, свидания и даже на то, чтобы в течение дня присесть или прилечь в камере (нары пристегиваются во время подъёма к стене и опускаются только после отбоя). Куда уж ещё жёстче?

На очередном совещании Алексей Петрович поручил своим подчиненным проработать идею урезания пайки для нарушителей. В тот день он чувствовал себя неважно: нет, с организмом вроде бы всё в порядке, и даже давление не прыгает, но как-то муторно, тревожно. Не помогли ни крепкий кофе, ни звонок товарищу, ни беговая дорожка в комнате отдыха при его министерском кабинете. И тут он вспомнил о бабушке Зое…

Зоя Петровна была бабушкой по маминой линии. Маленькая, тоненькая, как свечка, с глубокими глазами и абсолютно белыми волосами, красиво уложенными в пучок. Её муж, дедушка по маминой линии, давно умер. А вот по линии отца, наоборот, остался в живых только дед, Иван Лаврентьевич.

Каждый раз, когда они — бабушка по линии матери и дедушка по линии отца — собирались за одним столом (что случалось нечасто) происходил некий исторический казус. Казалось, что бабушка и дедушка прожили свои жизни в разных странах или в разные времена: для первой репрессии были страшной реальностью, для второго — «придуманным врагами мифом».

Зоя Петровна, по профессии инженер, вместе с мужем провела несколько лет в Степлаге, в казахском посёлке Кенгир. Она помнила тяжёлую лагерную жизнь, добычу руды, холод и расстрелы.

Иван Лаврентьевич всю жизнь просидел на партийных и чиновничьих должностях. Он помнил собрания и обещания выполнить и перевыполнить план, машину «Чайка» и «такую замечательную настоящую жизнь, не то, что сейчас».

Алексей, Алёшенька, как называли его дома, искренне недоумевал, почему бабушка и дед так по-разному рассказывают о прошлом. Это недоумение глубоко личного характера пугало. Ему легче было общаться с дедом — у того всё было просто и ясно: свои и враги, чёрное и белое. Бабушку же внук любил всем сердцем, но жизнь в её рассказах наполнялась столькими оттенками, что казалась сложной, непостижимой. Так ведь и заплутать недолго! И главное — как принять то «трудное прошлое»? Как жить дальше со знанием о преступлениях, которые совершало (а по рассказам бабушки выходило, что так!) советское государство?

Повзрослев, Алексей пытался найти компромисс между «прошлым деда» и «прошлым бабушки». Мечтал, что когда-нибудь они будут сидеть за одним столом и рассказывать о прошлом, как о чём-то общем. Что смогут договориться. Сажал их вместе за стол, и они пытались. Но всякий раз это походило на торг, где каждая сторона должна была бы отказаться от своей правды.

Ничего хорошего, в общем, из таких попыток не выходило. И Алексей выбрал общаться больше с дедом, который искренне радовался его успехам в карьере. А к бабушке внук в последнее время почти не заезжал — некогда, да и желаемого одобрения своей бурной чиновничьей деятельности он там не получал. После каждого визита ночь напролёт не спал, ворочался в постели и даже проявлял потом некие слабости в работе (например, нужно было кого-то из подчинённых наказать — а он прощал)…

Но вот именно сейчас бабушку захотелось повидать нестерпимо. Пока раздумывал, в животе заурчало. Ничего странного — с утра Алексей Павлович успел проголодаться, а Зоя Петровна всегда готовила отменно, особенно он обожал её борщ и котлеты.

— Бабуля, милая, я еду! Ставь кастрюлю на плиту, очень хочется есть, — прокричал он радостно в трубку.

— А может, завтра, Алёшенька?… — робко запротестовала было Зоя Петровна.

* * *

Алексей мчал в своей машине с мигалкой на окраину Москвы. По дороге купил в цветочном киоске большой букет крупных ромашек, всяких деликатесов в дорогом супермаркете.

— Ну здравствуй, внучок, — бабуля протянула ему тоненькие сухие руки.

Алексей поцеловал их. Это были единственные руки, которые он в своей жизни целовал. И скомандовал:

— Накрывай на стол!

Зоя Петровна принялась хлопотать, но явно испытывала какую-то неловкость. И вот всё готово. Она тихонько села на стул, скрестив руки-веточки.

— А ты почему не ешь? — удивился внук.

— Сегодня не могу. Сегодня нелётный день, — тихо улыбнулась она. И быстро поправилась: — Ты кушай, кушай, на меня не обращай внимания!