Камила

Она громко хлопнула в ладоши. Дверь отворилась, и вернулась Теа. По ее лицу я не могла сказать, что она думает; служанка на нас вовсе не смотрела. Когда госпожа ушла, оставив нас на ее попечение, девушка так и не произнесла ни единого доброго слова; перевоплощение Якуба ее тоже нисколько не удивило, как и три кармана на моем поясе. Она принесла нам чистой одежды и помогла переодеться, после чего отвела меня вниз, в маленькую каморку с большой кроватью. На прощание Якуб шепнул мне, что ему не хочется со мной расставаться, и, может быть, если он попадет домой, то он, Якуб, попросит отца взять меня на службу. Глупенький! Я завидовала милому мальчишке, когда засыпала на кровати под тонким одеялом, сжимая в руках проклятые деньги: он еще верил в то, что все закончится хорошо, мне же оставалось только надеяться, что моя тайна останется нераскрытой.

Глава десятая

Снов мне не снилось, и никто не приходил ко мне, скрытый их мутным покрывалом, хотя мне хотелось еще раз повидаться с Аранкой. Я проснулась рано утром, когда за окном еще не рассвело, ветер и дождь шумели в кустах сирени, а женщина рядом ворочалась и стонала во сне. Кровь так и не перестала идти, и я запачкала ей новую рубашку, но рвать на лоскуты чужую одежду не посмела. Я лежала тихо, прислушиваясь к звукам спящего дома, пока служанка не встала с постели. Она прочла молитву, и я загрустила, что не могла так же искренне рассказать Спасителю, что накопилось на душе. Мне казалось, что я не нужна Ему, потому что забыла о Нем, но думать об этом долго мне не довелось. Женщина подняла меня, помогла одеться и повела на кухню завтракать.

О Якубе мне никто не говорил, но я и не спрашивала. Я старалась говорить поменьше, и на меня смотрели, как на гордячку, которой не по чину беседовать с обычными людьми. Доната отворачивалась от меня, обиженная на мою вчерашнюю ложь, а когда я предложила ей помочь, раскричалась, что сама себе на кухне хозяйка и сама решает, кому и что здесь делать. Позже она сменила гнев на милость и посадила меня просеивать муку, в которой завелись жучки; я терпеливо пропускала ее сквозь сито и высматривала белесые яйца и темные тельца насекомых, пока не зарябило в глазах. Я думала, что мне, может быть, разрешат покормить домашнюю птицу, но, когда взяла в руки плошку с выбранными насекомыми, на кухню вошла сама госпожа фон Альтхан. Она так на меня посмотрела, что сердце мое тревожно сжалось. Я поставила плошку назад и чуть не вытерла мучные руки о свою юбку.

Она сразу отвела взгляд, когда кухарка начала раскланиваться перед ней, и мне показалось, что под слоем краски ее губы искусаны, как часто бывает, когда приходится много и напряженно думать, принимать важные решения. Я гадала, отчего она пришла за мной сама и глядела так, будто хотела сказать что-то очень важное, и подумала, что, должно быть, меня хотят выставить прочь отсюда. Когда мы медленно шли к господскому дому, она остановилась перед фонтаном, где пухлый, точно перевязанный в суставах, мальчик держал гусенка. Я почтительно остановилась позади, но она подозвала меня ближе и дотронулась пальцами до моего подбородка. Дождь закончился, и только ветер гнал низкие, серые облака с востока.

— Тот мальчик… Якуб, — госпожа заговорила неожиданно, и я вздрогнула. — Ты ведь не похитила его?

Я покачала головой.

— И не делала ничего плохого?

Я пожала плечами. Госпожа фон Альтхан вздохнула; кажется, мое молчание отбило у нее охоту говорить. Ветер подул в нашу сторону, и меня окатило мелкой водяной сечкой. Мальчик с гусенком задорно улыбался, и в его пустых глазах, обращенных к небу, стояла вода.

— Если ты ничего не делала, то тебе нечего бояться, Камила, — она убрала руку, и мы пошли дальше. — Видит Бог, ничего страшного не произойдет с праведником.

Ее слова пугали все больше, как будто мы шли не в господский дом, а в огненную печь, где ждало испытание. У входной двери нас ждала Теа, и она присела перед госпожой в книксене, но та коротко приказала проводить меня в приемную мужа. Но когда служанка велела мне идти следом, госпожа фон Альтхан остановила нас.

— Там тебя ждут, Камила, — с нажимом произнесла она. Госпожа волновалась и выглядела сейчас такой юной и несчастной, что мне показалось, будто она старше меня лишь на пяток лет. Я решила, что она боится мужа, и подумала, как расскажу ему все, чтобы он поверил и не винил ее за то, что она подбирает бродяжек с церковной паперти. Я несмело ей улыбнулась, но госпожа не ответила мне, отвернулась и сказала служанке, что побудет в саду, чтобы выбрать розы для букета.

Мы поднялись наверх, на этот раз в другую половину дома, и Теа пропустила меня вперед. Тревога никак не унималась, и опять заболел живот, и я даже прикусила себе фалангу большого пальца на левой руке, чтобы успокоиться. Дверь кабинета была плотно закрыта, но оттуда слышались мужские голоса. Один из них показался мне смутно знакомым, но от волнения я не могла вспомнить, где приходилось его слышать.