А Маша каждый вечер, каждую ночь –
– Ну, короче. Ну вот вы созванивались, да? Ты ему объяснял? Объяснил?
– Он странный мальчик, Лешк. Он считает, что я совершил преступление, что я морально растлевал молодежь. Прививал ложные ценности. Он так говорит.
– Блин, хватит. Ты не делал ничего такого, не бросайся словами. Это не шуточки. А Даня хотел сам быть первым в Отряде. Ты же сам к нему ездил. Рассказывал.
– Даня говорит, что я велел вам не служить в армии. Что я отрицал необходимость существования молодежных организаций, вообще критиковал власть. Вспомни – разве было такое?
Все было. А как же вот это –
– Не помню. Прости, Лис, я правда не очень помню, что ты говорил. Вроде никаких особенных разговоров и не было – сидели у костра, пели, хорошо было… Потом гуляли, прибирались, смотрели, какие растения есть, чистили береговую линию, а потом реставрировали маяк, белили, красили, хорошо было, жарко… Нет, не помню разговоров.
– М-да, – горько, – и это – мой лучший ученик? Ничего не знает и не помнит. С такими, как ты, Лешк, загремлю лет на десять, пожалуй. Будто бы одного раза мало.
– На пятнадцать.
– Не знаю, о разном говорят.
– Что ты будешь делать?
– Не знаю. Ты сказал Дане адрес?
– Что ж я, совсем, по-твоему?
Он кивнул, а чемоданчик-то, смотрю, – снова в руке, это все переживания, но я тоже не мог бы усидеть спокойно.
– Вернусь в Отряд. Там будут искать в последнюю очередь, потому как очевидно. Вернусь, поселюсь спокойно в старом домике, буду с малыми возиться.
– Тебе нельзя сейчас ни с кем возиться. Не с новыми детьми, хуже будет. Они тебе запретили…
– Скажи, Лешк, а с какими мыслями ты свой интернат оставил? Ну, когда мы переезжали?
– С отвратительными мыслями. С мерзкими мыслями. Что я подлый предатель, что бросаю детей. Это хотел услышать?
– Да нет, просто Даня… Даня ведь тоже был ребенком, вот и хочу доказать, что он заблуждается, неправильно все понял. Только нужно найти аргументы, собрать доказательства…
Нужно быстро разговаривать и собираться, потому уже автоматически вынимаю все из шкафов, что, как рассуждаю, может ему в дороге зимой, даже и южной зимой, пригодиться, – зонтик, непромокаемый плащ, старые ботинки Лиса, ох и обижался, когда мы в
А ты заработал на них, хотела сказать Маша, уже рот открыла – я попросил, попросил глазами, она поняла. Да, не заработал.
Я мог бы купить ему новые ботинки, но только если сделать это – Маша бы наверняка обиделась.
Черт, я уже и так несколько раз покупал ему новые ботинки.
И свитер из ангорки, и перчатки, и пуховик – был не готов к Москве, в жизни теплых носков не видел, не знал, что человеку нужны теплые перчатки.
Квартплату не делил никогда, а Маше врал.
Да, врал.
Прости, пожалуйста.
– Ты так говоришь, будто он отнимал у нас деньги. Нет, он как твой ребенок был, даже какое-то животное – ты должен был тратить, нас не спрашивая. Догадывалась, что за квартиру на самом деле платишь один.