КамТугеза

– Понимаешь, – поднялась на локте Маша и с виноватой улыбкой заглянула ему в глаза, – только ты не обижайся… Обещаешь? Мы с сестрой ночью поменялись.

Родион растерянно смотрел на девушку и видел, что она совершенно не считает это чем‑то аморальным и тем более не раскаивается в содеянном.

– А зачем вы это сделали? – спросил он.

– Нам давно хотелось проверить, смогут ли нас отличить друг от друга, – спокойно объяснила Маша, проводя пальцем ему по шее. – И еще нам хотелось сравнить вас.

– Как это сравнить? – еще больше растерялся Родион.

– Ну… узнать, кто кому лучше подходит, – Маша смотрела на него невинными красивыми глазами, готовая взорваться от смеха в любую секунду. – Ну, это чтобы не ошибиться в выборе. Это же на всю жизнь.

В это момент дверь открылась. В дверном проеме показался Томас.

– Представляешь, девушки ночью нами поменялись! – в изумлении выпалил он.

– Поверьте нам, – добавила вышедшая у него из‑за спина Даша, – девушки лучше знают, кто кому больше подходит.

Ребята провели там неделю. Ходили в лес, купались, ловили рыбу  старыми бамбуковыми удочками, найденными в сарае. Это была одна из лучших недель в их жизни. Как‑то они загорали на маленьком деревянном причале. Томас рисовал карандашом в альбоме полузатопленную лодку в камышах. Девочки куда‑то ушли по делам. Родион тогда подумал, что было бы замечательно остаться здесь навсегда. Почему он тогда не предложил это Томасу? Потом они много лет созванивались с сестрами, обещая приехать, но так и не собрались.

«Останься мы там и вся жизнь могла бы сложиться по‑другому», – подумал Родион.

Киты уже давно уплыли, солнце закатилось за край моря, а Родион все сидел на берегу. Начинался прилив и шуршащие по гальке волны уже подбирались к его ногам. Неожиданно большая чайка снизилась и, громко захлопав крыльями, смело уселась рядом на бревно.

«Вариантов только два, – подумал он. – Взять двустволку и снести себе голову или найти какой‑нибудь смысл в дальнейшей жизни».

Чувства, мысли, воспоминания были такими сильными, что мешали на чем‑то сосредоточиться. Ему необходимо было кому‑то выговориться, чтобы самому попытаться понять свое состояние.

Очень большое неудобство на Камчатке в том, что если захочешь сходить в гости выпить и поговорить, то надо пару дней идти в одну строну и потом столько же возвращаться. Да и выбор компании был не очень большой. У ближайшего соседа, того самого ученого, с которым он познакомился в первый приезд, была шикарная баня. И Родион решил его навестить.

До озера, у которого жил вулканолог, можно было добраться и за один день, если выйти очень рано. Родион решил не спешить, а поснимать что‑нибудь по дороге и устроить одну ночевку.

Утром он отправился в путь. Когда поднимался от домика на гребень, сзади что‑то хрустнуло. Оглянувшись, увидел совсем рядом свою медведицу. Ему пришло в голову, что она, как хорошая собака, решила идти за ним. Грустно улыбнувшись, Родион крикнул:

– Ну‑ка, иди домой!

Пройдя несколько шагов, он обернулся – медведица так и стояла в нерешительности, а из‑за нее выглядывали медвежата. Родион присел и тихо попросил:

– Ну, иди назад. Я скоро вернусь.

Баня была настоящая, русская, в бревенчатом срубе на берегу озера. Большая печка с двумя отдельными топками занимала половину парилки. Одна топка под чугунным котлом – для горячей воды, вторая – для камней. У противоположной от входа стены был почерневший полок, где можно  полежать, попариться, похлестаться березовым веником. Под маленьким окошком напротив печки – широкая лавка с серыми тазиками.

Степан Степанович в этот раз был категорически трезв и серьезен. Он совсем не удивился приходу Родиона. Будто это был сосед по лестничной площадке, который зашел просто покурить за компанию. Хорошо попарившись, они расположились в большом предбаннике, обшитом нестрогаными досками со смоляными слезинками и с березовыми вениками на стенах, и пили чай. Чаепитие после бани было здесь ритуалом не менее сложным, чем китайская чайная церемония. Если в самом доме, где жил ученый можно было пить чай из пакетиков, заливая кипятком из электрического чайника, то здесь в бане это было бы кощунством.

На большом столе, на жостовском подносе стоял настоящий дровяной тульский самовар, для нагрева которого в углу предбанника был сделан свой дымоход. Сейчас, чтобы вода не остывала, Степан Степанович подложил специальными щипцами в трубу самовара несколько угольков, и их неяркое тление было видно в маленькие окошки поддувала. В большой глубокой плетеной тарелке лежали, наваленные вперемешку, конфеты, печенье, пряники и, конечно, традиционные сушки. Наверху самовара, на подставочке, грелся заварной чайник с чабрецом.

В доме можно было пить чай из разнокалиберных кружек. Здесь только из специального чайного сервиза: фарфоровые чашки с большими розовыми аляповатыми цветами в паре с блюдцами с золотыми каемками. Все это было сделано для одной цели: убрать суету и создать атмосферу, подходящую для душевной беседы.