КамТугеза

В сентябре дожди шли почти каждый день. Иногда чуть моросящие, переходящие в плотный туман; иногда красивые, подсвеченные солнечными лучами и радугой на полнеба. А один раз с моря нагрянул ураган. Казалось, ржавый зеленый фургон, в котором теперь жил Родион, улетит, как домик Элли. Но колеса, вросшие до осей в землю, уже пустили корни. Домик кряхтел, поскрипывал, раздраженно стучал оторвавшимся листом обшивки, но держался на месте.

Медведица перешла сюда, потому что здесь, в мелком ручье, впадающем чуть ниже в реку, ловить лосося было легче и ей, и медвежатам. А главное, здесь не было других медведей. Конечно, сейчас корма было в изобилии и медведи не нападали друг на друга, но она помнила, как чуть не потеряла малышей и  была осторожной. Родион перешел за ней.

Он умчался сюда из Москвы сразу после митинга. В смерти Томаса он винил только себя. Пытался забыться в работе, но ничего не получалось. Первый месяц по несколько раз за день на него накатывала такая тяжелая волна безнадеги, что ноги становились ватными. Тогда Родион скидывал рюкзак, плюхался на него и долго сидел, положив на колени, ставшими бессильными руки, глядя куда‑то перед собой. Казалась, даже медведица понимала его состояние. В этот момент она привставала на задние лапы и рявкала, если медвежата пытались подобраться к Родиону.

Он считал, что если кто и мог его сейчас поддержать, так это Томас. А его больше нет. Родиону хотелось забиться в какую‑нибудь щель и не выползать оттуда никогда.

Как-то он сидел на бревне на морском берегу, покрытом мелкой серой галькой. В бухту заплыли горбатые киты. Они резвились совсем рядом, но Родион даже не снимал. Он смотрел на семью этих красивых огромных животных и завидовал их спокойному счастью. Они, то медленно кружились по поверхности, подставляя солнцу свои бока стального цвета и фыркая от удовольствия, то, хлопнув по воде огромным, похожим на два крыла хвостом, подняв кучу брызг, уходили глубоко под воду.

Он вспомнил, как они с Томасом ранним утром вот также сидели на бревне на берегу реки, а совсем рядом, невидимая в тумане, мимо них проходила баржа. Слышно было, как она с легким шелестом скользила по фарватеру вдоль берега. Судно ощущалось, как какое‑то огромное фантастическое животное, которое пыхтело, сопело, булькало. И вдруг так пронзительно и резко заревело, загудело из тумана, что они чуть не свалились от неожиданности со своего бревна и засмеялись.

В этой деревне друзья оказались совершенно случайно. Всю зиму они планировали поездку в Соловецкий монастырь.  И в конце июня, чтобы попасть на острова на белые ночи, сели в поезд на Ярославском вокзале и отправились в путь. Им повезло: попутчиками по купе оказались две сестрички‑близняшки. Симпатичные девушки, Маша и Даша, ехали только до Ярославля. В Москве они хотели присмотреть себе институт для продолжения учебы, но столица им не понравилась кичливостью и высокомерием. Поэтому сестрички решили, что для жизни им хватит и ярославского техникума. Очень похожие друг на друга, смуглые, стройные, с одинаковыми стрижками, с искорками в карих глазах, они всю дорогу звонким смехом отзывались на все шутки и многозначительно переглядывались между собой. А когда поезд остановился в Ярославле, девушки предложили ребятам поехать с ними.

– У нас дом прямо на реке, – соблазняли они.

– А какая у вас там река? – полюбопытствовал Томас.

Сестрички переглянулись, засмеялись и запели:

– Издалека долго… Течет река Волга, а мне семнадцать лет…

Томас отозвал Родиона в сторонку.

– Монастырь шестьсот лет стоит, и, бог даст, еще столько же простоит. А таких девушек больше не будет.

– Хорошо. Только Даша моя, – быстро, но с небольшим условием, согласился Родион.

– А потом поменяемся? – шутливо спросил  Томас. – Чтобы сравнить.

До деревни около часа добирались на такси. Дом был великолепный. Построенный еще до революции из ровных толстых бревен, сейчас уже почерневших от времени, на высоком подклете, он, шестью фасадными окнами с изумительными резными наличниками, смотрел прямо на реку. Домотканые цветные коврики на полу, огромная белая русская печь с лежанкой наверху и полатями, простая удобная мебель, пестренькие ситцевые занавесочки. А кровати с железными спинками, высокими перинами с множеством ярких подушек создавали необыкновенный деревенский уют.

Была волшебная ночь на Ивана Купала. Они разожгли на реке огромный костер. Прыгали через него, взявшись за руки, купались, смеялись, целовались…

Родион проснулся только к обеду от яркого света. Занавески закрывали окна только до половины. Солнце заполнило комнату, и его косые лучи попадали на кровать.

– Дашенька, пора вставать, солнце уже высоко, – он нежно поцеловал в раскрытые губы еще спящую девушку и сел, опустив ноги на пол.

– Какое замечательное утро! Только я не Даша, я Маша, – сладко потянувшись, ответила девушка, еще не открывая глаз.

– Как так? Не может быть! – опешил Родион и опять лег на кровать. – Я же все помню.