КамТугеза

С этими мыслями Тихон подошел к Валун‑горе. Река здесь тысячи лет срезала с нее метр за метром, и образовался огромный обрыв, который  начинался почти от самой вершины. На обрыве четкими рядами обнажились хорошо выраженные слои серого песка, красной глины, известняка с окаменевшими в нем моллюсками. Обойти гору было нельзя. Со стороны леса на вершину вела узкая извилистая тропинка. На тех участках, где подъем был очень крутой, в земле были сделаны ступени, закрепленные небольшими чурбачками. Хотя гора и не была очень высокой, но иногда вершину закрывали облака, и тогда с земли казалось, что по этой лесенке можно забраться на небо. Поэтому Тихон про себя называл эту дорогу «лестницей в небо». Каждый раз помолившись перед подъемом, он по дороге вспоминал не «Лестницу» преподобного Иоанна, а напевал «Stairway to Heaven» песню Led Zeppelin – «Лестница на небеса».

Чем ближе Тихон подходил к монастырю, тем острее понимал, насколько он по нему соскучился. Ему хотелось побыстрее подняться на вершину, потому что с нее уже хорошо был виден его монастырь, стоявший чуть дальше за изгибом реки. На солнце купола двух отремонтированных  храмов за белыми каменными стенами должны были сверкать яркой позолотой.

Он знал, что на горе есть смотровая площадка, где можно немного передохнуть. Когда до нее осталось совсем немного, Тихон почувствовал запах дыма и понял, что там кто‑то есть. У костра он увидел своих знакомых прихожан: местного электрика Ивана Семеновича, невысокого сухенького мужика лет пятидесяти, с морщинистым не по возрасту лицом и голубыми печальными глазами и его сына, мальчика лет двенадцати. Видимо, они тоже возвращались из города, потому что были одеты нарядно и торжественно.

На горе всегда был прокопченный чайник, на дереве висела банка с заваркой и несколько кружек. Ниже у оврага бил родник, который давно обложили валунами и накрыли маленьким, заросшим мхом, бревенчатым домиком. Тихон подошел как раз вовремя: чайник только закипел и он с удовольствием принял приглашение почаевничать.

Иван Семенович весь светился от счастья. Он рассказал, что они возвратились с детского музыкального фестиваля, где его сын занял первое место. Тихон хорошо знал этого славного мальчишку с голубыми глазами. Он родился с небольшими особенностями в развитии. Отец тогда сильно пил и была большая вероятность, что ребенка увезут в интернат для таких детей. Но мальчику повезло.

В деревне, еще при колхозе, была музыкальная школа, которая давно закрылась. Но жила еще старенькая бабуля – бывший ее директор, Валентина Павловна, которая бесплатно у себя дома учила всех желающих. Учеников было немного, но зато тех, кто действительно хотел этим заниматься. Поэтому для них и для учительницы это было очень важным. Мальчик  влюбился в музыку. А Валентина Павловна в мальчика. Так они и помогали друг другу.

Поговорив о новостях, Иван Семенович отослал сына посмотреть, нет ли грибов, а сам обратился к Тихону:

– А ведь этим счастьем, батюшка, я вам обязан, – сказал он, глядя на реку.

– Я‑то здесь с какого бока? – смущенно улыбнулся Тихон. – Это наша Валентина Павловна молодец, да и вы сами.

– Вы у нас уже живете много лет. Как местный житель наверняка знаете, что первый‑то сын у меня давно на кладбище. Я же еще при колхозе сильно выпивал, а потом в девяностые перешел на ежедневный график. Электрику всегда найдется, на что выпить, – он держал в руках железную кружку с кипятком, но кажется, забыв об этом, продолжал рассказывать, глядя на костер: – Но со мной‑то ладно… Только сын за мной погнался. А догнав, ускорился… Нам‑то повезло: не было в нашей молодости наркотиков. Когда сын умер, мне, по всему, немного оставалось. Жена меня в охапку и к вам в монастырь на все службы. Паша у нас, вы же знаете, – он махнул рукой в сторону леса, – долго не ходил, не говорил… Мы с супругой ходили в вашу церковь при монастыре. Год ходили. И я не заметил, как пить бросил. Без всякого усилия. Ушло из жизни и все. Как и не было никогда. Но если честно сказать, я с женой ходил, крестился, молился, но особо не верил. Даже когда пить перестал, не верил… А когда Пашка заговорил…

Иван Семенович замолчал. Тихон видел, что он отворачивается в сторону реки, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать.

Прибежал сын. С двумя большими подосиновиками в каждой руке.

– Ну, на жареху набрал, – похвалил отец. – Павлик, ты бы нам сыграл что‑нибудь.

Тот не стал упрямиться и капризничать, а лишь спросил, обращаясь к Тихону, как к зрителю:

– А можно я не на скрипке сыграю, а на флейте? – и, не дожидаясь ответа, достал из сумки довольно большой футляр.

– Он уже год как кроме скрипки еще и на флейте выучился, – пояснил гордый отец. – А что ты нам сыграешь?

– Песню Леля из «Снегурочки» Римского‑Корсакова, – протараторил мальчик, как со сцены перед выступлением.

Схватив флейту, он встал на самый край обрыва. Там полянка кончалась и на самом краю стояла одинокая сосна. Со стороны начинающего здесь крутого откоса торчали из светло‑серой земли ее корни, и казалось, что еще немного и сосна сорвется в реку.