КамТугеза

Сейчас Прохору было стыдно за то, что он тогда делал. Работа в правительстве тогда тоже казалась игрой. В какой‑то эйфории он подписывал проекты, планы, законы, указы. Иногда даже не читая. Он действительно верил, что делает что‑то важное и это идет на пользу экономике, а значит людям. И как мантру, как заклинание на всех совещаниях, больше похожих на коллективные пьянки, он повторял: «Рынок все расставит по местам». А когда ему кто‑то показал статистику самоубийств в стране, он сказал: «Эти люди не вписались в рынок». Он, проболтавшийся пять лет института между пивной и райкомом комсомола, да и после, толком не отработав ни одного дня, считал себя настоящим реформатором.

Как-то, оказавшись в уже переименованном Санкт‑Петербурге, он пришел к памятнику Петру Великому. Долго стоял у огромного гранитного камня, вглядываясь в черты царского лица и поглаживая свои тоненькие «петровские» усики продекламировал: «Не так ли ты над самой бездной Россию поднял на дыбы».

И некому было сказать ему правду. Те, кто был вокруг него, мечтали о своем куске пирога, а Прохор мог отрезать им очень хороший кусок. Эйфория не прошла даже после расстрела из танков в октябре 93‑го Верховного Совета. Прохор смотрел трансляцию CNN и не осознавал до конца, что это происходит не где‑нибудь в Африке, а в его стране, с его согласия пусть и молчаливого. В этот день он решил, что отступать уже некуда.

А через год он узнал, что Софья ему изменяет. В то время в их кругу измена перестала быть чем‑то осуждаемым. Получив неограниченные возможности, хотелось получить от этого неограниченные наслаждения. Смена партнеров была обычным явлением. Часто пьяные или обдолбанные наркотиками они занимались сексом на глазах друг друга с тем, кто оказался рядом. Актеры сериалов, певицы однодневки, члены правительства, модные журналисты и какие‑то абсолютно случайные люди совокуплялись в закрытых клубах, не испытывая никакого стыда. Звезды мировых модельных подиумов парились в банях со вчерашними таксистами, ставшими вдруг влиятельными бандитами. Все строилось по принципу – после нас хоть потоп. Но в тот момент Прохор еще любил Софью, и для него ее измена была шоком. И почти сразу случилось то, что полностью изменило его жизнь.

– А ты помнишь, когда все кончилось? – спросил он ее.

– Если ты про тот Новый год то, конечно, помню. Мы ели успели: прилетели в Париж поздно вечером 31 декабря 1994 года. Тогда Рома с Борисом отмечали очень выгодное приобретение каких‑то нефтяных активов с твоей помощью. Устроили грандиозный банкет. Сняли для нашей компании целый дворец на бульваре Сан‑Мишель около Пантеона. Разве что Мадонны со Стингом не было. Зато был Элтон Джон. Все вокруг тогда становились не просто богатыми, а какими‑то сказочными грезами. Кроме нас. Мы же честные – нам не надо.

Прохор тоже хорошо помнил ту новогоднюю ночь. Он поднялся в комнату часа в 4 утра и зачем‑то включил телевизор. Может быть, по привычке ожидая увидеть «Иронию судьбы», но увидел в прямом эфире французского телевидения как горели российские танки на улицах Грозного. За окном гремел новогодний салют: на фоне Эйфелевой башни рассыпались огромными букетами тысячи разноцветных огней. А он смотрел, как вываливались из танков объятые пламенем восемнадцатилетние пацаны, как они падали рядом буквально разорванные ураганным автоматным огнем, как они догорали рядом с искореженными гусеницами. Фоном шли перехваченные радиопереговоры российских командиров. Прохор прекрасно слышал, как в прямом эфире погибает без всякой помощи, загнанная в город, как будто специально на заклание, 131‑я Майкопская бригада. Он позвонил в Москву и пьяный министр обороны плакал, причитая, что его план взятия Грозного силами одного десантного полка провалился. Началась война.

Прохор сидел и плакал в комнате, аренда которой в эту ночь была больше, чем месячная зарплата всех офицеров той, погибающей бригады и понимал, что войну, которая сейчас началась, можно было остановить в зародыше еще в 91‑ом году. Тогда он летал в Грозный с важным чиновником из администрации президента: бывшим преподавателем марксизма‑ленинизма Свердловского института. Глава Чечни Дудаев просил, почти умолял о возможности лично встретиться с Ельциным. Но этот советник был категорически против. Почему то он очень не хотел этой встречи. А в это время, вечно пьяный президент, брызгая слюной, в телевизионную камеру кричал на всю страну: «Берите столько независимости сколько проглотите».

Генерал Дудаев, бывший командир эскадрильи стратегических ракетоносцев вооруженных ядерным оружием способным стереть с лица земли Париж и большую часть Франции, никогда не был наивным дураком и поэтому понимал, что никакой независимости республике не дадут и что кто‑то хочет сделать из Чечни показательную жертву, чтобы достичь каких‑то своих целей.