КамТугеза

Тихон пытался узнать, что за сцены были в его спектакле, но Гена не согласился об этом говорить. «Это как ругать коммунистов на коммунальной кухне в 37‑ом году. Сейчас время очень похожее. Только все наоборот. У стен есть уши. Наказывают быстро, сильно и показательно, чтобы другим неповадно было. Как мафия. Можно изменять жене, можно мужику жить с мужиком, можно воровать бюджетные деньги. Это даже не считается зазорным. Но о некоторых вещах говорить нельзя. Табу».

– Я, кажется, в своей глуши совсем от жизни отстал. А как же таланты? Есть что‑то интересное?

– О чем ты? Все решают деньги. Заплатил за десяток публикаций в интернете и твой спектакль хороший, заплатил за сто – стал талантливым режиссером, заплати за тысячу и ты гений. И наоборот. Не заплатил – ты бездарь и твое творчество унылое дерьмо.

– Ну, неужели все так просто? – сказал Тихон. – Люди ведь не полные идиоты.

– Люди? Что-то люди не очень охотно покупали Ван‑Гога и Гогена, пока им не рассказали, что они гении. Деньги решают все. Деньги – это власть. А власть – это еще больше денег и куча приятных дополнений. Никто ее просто так не отдаст. Поэтому при власти всегда будет свора бешеных собак: «критиков Латунских», готовых по команде разорвать любого, на кого она укажет.

После этого разговора Тихон возвращался к монастырю по склону холма над рекой. Скользя резиновыми сапогами по размокшей тропинке, он думал, что там, в Москве, люди живут полной интересной жизнью, а он тратит свою уникальную жизнь непонятно на что. Он столько лет что‑то откладывал на завтра, чего‑то лишал себя навсегда. А когда оно будет, это завтра? Может быть, оно было еще вчера? Он остановился. Рядом на холме стоял его монастырь. Он провел здесь уже половину своей жизни. Внизу по реке медленно уплывало вырванное весенним половодьем дерево. Глядя на это дерево, совсем недавно готовое распустится зеленой листвой, Тихон до боли в сердце отчетливо ощутил, как он одинок. «Надо съездить в Москву. Навестить отца и брата». И в этот же день позвонил Прохор, с которым они не виделись много лет и сказал, что необходимо встретится. «Значит и богу так угодно», – решил Тихон.

Глава 18

Простое, казалось бы, решение съездить в Москву потребовало от Тихона пересмотра некоторых внутренних запретов. Очень давно, когда он был молодым послушником после какого‑нибудь очередного тяжелого послушания на ферме, чтобы отогнать желание сбежать из монастыря домой, Тихон постоянно внушал себе, что Москва просто исчезла. Для этого, борясь со сном и усталостью на тяжелых ночных службах, он представлял, что в самом центре столицы в земле вдруг появлялась гигантская воронка и, вращаясь как детский волчок, засасывала в себя целый город.

А начиналось все в его воображении на рассвете в Кремле. Первым начинала дрожать, разнося вокруг тревожный звон, чугунная крышка канализационного люка на Соборной площади. Растревоженный этим, медленно отрывался от земли и откликался густым набатом Царь‑колокол. Грохнув прощальным салютом, поднималась в воздух Царь‑пушка. Постепенно ускоряясь, многотонные исполины начинали вращение вокруг Ивановской колокольни. Постепенно и сама колокольня начинала неохотно раскачиваться, отрывая от земли то один, то другой угол. К ней присоединялись сначала Успенский собор, затем Архангельский и Благовещенский. Воспарив над землей, они медленно кружились по часовой стрелке над площадью, рассекая воздух золотыми куполами, будто в ожидании какой‑то команды. С глухим недовольным рокотом одна за другой, не разрывая целостности крепостной стены, поднимались в небо башни Кремлевской стены и громадным ожерельем присоединялись к грандиозному хороводу.

В этот момент, давшая старт этому жуткому движению, крышка с тисненой надписью «Кремль» с диким воем срывалась вниз, в невидимую еще пропасть. За ней, сначала робко, один за другим, потом целыми рядами, начинали куда‑то проваливаться серые гранитные кирпичи брусчатки. И вскоре на месте площади появлялась огромная черная дыра, куда сорвавшись со своих орбит, сваливались башни, соборы и дворцы. Через несколько минут на месте Кремля оставалась лишь гигантская воронка, а в нее двумя шумными водопадами обрушивалась разорванная Москва‑река. А вскоре и весь город, ненадолго воспарив в воздухе и набрав необходимую скорость, умчался в пустоту воронки, которая прекратила расти, достигнув разделительной полосы МКАД.

Ощущение, что Москвы не существует, так укоренилось в Тихоне, что пришлось приложить большие усилия, чтобы мысленно вернуть ее на место. После восстановления исторической и географической справедливости, благодарная Москва подарила ему такое замечательное состояние, какое бывает лишь у влюбленных, получивших приглашение на первое свидание. Надо было лишь определиться с местом встречи.