КамТугеза

В отеле Тихону останавливаться не хотелось, а поехать к Прохору или отцу значило бы ограничить свою свободу. Да и не ясно было, как пройдет их встреча. Почти тридцать пять лет лишь редкие поздравления с праздниками – всякое могло произойти. Поэтому, чтобы никого не беспокоить, перед отъездом Тихон арендовал на несколько дней квартиру в Казарменном переулке. Совсем рядом со своим старым домом.

«Москву не узнаешь: европейский город теперь, – напутствовал Гена. – Тротуары гранитной плиткой выложили, бульвары все в цветах. Кафе и рестораны на каждом углу. Полно красивых магазинов. Это как из СССР 80‑х сразу в Париж попасть. Можно растеряться с непривычки».

Если у Тихона и было какое‑то волнение по этому поводу, то оно исчезло сразу, как только он вышел из здания Ярославского вокзала. Все было на своих местах и без больших изменений. Прямо напротив за Комсомольской площадью разновысокий силуэт Казанского вокзала с синим циферблатом часов, чуть правее высотка гостиницы «Ленинградская» и рядом железнодорожный мост, под которым начиналась дорога к дому.

От вокзала до квартиры пешком было минут тридцать, и Тихон решил прогуляться. Из‑под моста он вышел на Каланчевскую улицу. Здесь все было, как и прежде. От небольших изменений были такие же ощущения, как от раскрашенных советских черно‑белых фильмов. Стало, конечно, ярче, но сказать однозначно, что новый вариант лучше и органичнее было нельзя. На Садовое кольцо он вышел около еще одной сталинской высотки, где когда‑то жил его хороший приятель радиолюбитель Валя Старобинец. Для всех знакомых это был человек из другой, гораздо более развитой цивилизации. Его комната была вся заставлена разной полувоенной техникой, которая непрерывно пищала, моргала лампочками, дрожала стрелками индикаторов, скрипела, выдавала отрывки разговоров на разных языках и, главное, великолепную музыку.

Как-то Прохор уговорил Валю выдать в эфир запись их школьной рок‑группы. Из‑за этих нескольких минут сомнительной славы у Вали чуть не изъяли всю его технику, а вместе с ней дело его жизни. В конце концов, ограничились приличным штрафом. Братьям досталось гораздо меньше. Через несколько дней во время урока в класс вошел директор школы и пригласил Тихона с Прохором к себе в кабинет. Там их ждал очень веселый человек хорошо эрудированный в вопросах современной музыки. Задав несколько ничего не значащих вопросов, он, мягко улыбаясь, попросил в следующий раз выступать через официальное радио в молодежных передачах и даже пообещал содействие. Но Прохор уже остыл к музыке и увлекся театром.

Тихон слышал, что сейчас Валя очень богатый человек и живет в Канаде.

По Садовому Тихон дошел до бывшей улицы Чернышевского, а по ней до Лялина переулка. Свернув в переулок, Тихон как будто провалился в прошлое. Почти с каждым домом, с каждым двором, было что‑то связано. Воспоминания в голове менялись как узоры в калейдоскопе, создавая цветные картинки из давно минувших событий. От переизбытка эмоций и от смены обстановки кружилась голова и хотелось схватить за руку какого‑нибудь прохожего и рассказать ему о том, что здесь происходило много‑много лет назад. Через знакомые с детства дворы он вышел на соседний Казарменный переулок и быстро нашел нужный ему дом. Через несколько минут девушка‑администратор, с которой он заранее договорился о встрече, передала ему ключ от арендованной квартиры.

Через час на Покровском бульваре впервые за тридцать пять лет он встретился с братом. Тихон даже немного растерялся, увидев Прохора, и первое что пришло ему в голову: «Неужели я и сам такой же старый?» Они молча обнялись. Прохор, заметив смущение в глазах брата и догадавшись о его причине, сказал чуть оправдываясь:

– Это ты там, на монастырской пище, на свежем воздухе ни капли не изменился, а я да… Смотрю на себя в зеркало и сам себя не узнаю. А внутри еще хуже, чем снаружи. Время не делает нас лучше… по крайней мере, внешне, – после небольшой паузы сказал Прохор.

До встречи Тихон представлял брата все таким же веселым, энергичным и даже немного задиристым, а увидел перед собой вялого, очень худого человека с осунувшимся лицом, на котором застыла какая‑то кривая пренебрежительная усмешка. Но больше чем нездоровый облик брата, Тихона очень встревожил странный блеск в его глазах. Очень похожий взгляд бывал у ревностно верующих людей, которых Тихон встречал среди своих прихожан.

– А по тебе никогда не скажешь, что ты монах, да еще настоятель, – оценил Прохор внешность брата. – Больше похож на нежелающего стареть рокера, а был бы беретик на голове, так вылитый Че Гевара.

Тихон первый раз за много лет решился выйти на улицу в обычной одежде: джинсах и темно синей рубашке. Длинные темные волосы он стянул в хвостик, а редкая борода у него почти не росла. Худощавый, невысокий, с ясными, умными, веселыми глазами, окруженными мелкими морщинками, он действительно был похож на героя кубинской революции.

– Ты ведь, наверное, голодный с дороги? – предположил Прохор. – Я знаю тут одно местечко – тебе понравится. Там все и расскажу.