Канал

Правильно, белый. Точно. И еще круги под глазами такие, что панда нервно курит в коридоре. Впрочем, у самого Лина вид немногим лучше. Еле дышит? Неправда. Он сам почти не дышит, потому что ему это сейчас просто не надо. Мы смотрим показатели, Лин, забыв про синяк на голове, снова начинает ныть про воспалительный процесс, потом мы вместе всё вспоминаем, Лин успокаивается, вроде бы даже ложится – и через десять минут начинает трепать нервы еще хуже прежнего.

Разговаривать с Букой становится невозможно, потому что мне в глаза постоянно проецируют одну и ту же картинку и в уши дуют одно и то же, как испорченная пластинка.

Сорока минут вполне хватает, чтобы озвереть. И тут я впервые за эти дни не выдерживаю, и принимаюсь на Лина орать, причем вслух.

На проспекте Андропова.

При всем честном народе, которого, слава Богу, не очень много ввиду того, что уже одиннадцать вечера.

– Что?.. Нет, ты мне скажи, что я могу сделать?! Вот что я могу отсюда сделать?! Что ты сказал?

– Ты можешь как-то помочь...

– Как я могу еще помочь?! Кретин, идиот, ты только сам смотрел все показатели, ты что, ослеп? Что я ОТСЮДА могу сделать? Раз ты такой умный – давай! Сделай мне дорожку, я приду, запросто!

– Посмотри...

– На что я опять «посмотри»?! Что ты еще от меня хочешь?!

Бука, по-моему, слегка оторопел. Разозлилась я так, как не злилась уже несколько лет. До Лина это тоже, кажется, стало постепенно доходить.

Вместе с Букой мы идем к метро, он уезжает, а я останавливаюсь около магазина и говорю Рыжему следующее:

– Если я тебе еще нужна, то говори. Пока ты не ляжешь спать, я не пойду домой. У нас полный район хулиганов, мне по дороге свернут шею и вы лишитесь той последней связи, которая у вас пока что еще осталась. Ну, выбирай.

Блаженная тишина.

Как ты прекрасна.

Впору писать хокку.

18.

Не помню, кажется, всё-таки на второй день Пятый обмолвился о том, что из 18 экипажей, которые вышли, и которые он лично знал, шесть уже умерли. Всё-таки это был второй день, точно.

Почему мне не страшно?

19.

На следующее утро мы отправляемся с Букой копать грядку на дачу. Ночью мне спать всё-таки не дали – Лин пару раз просыпался, мы снова смотрели показатели, которые были стабильными и нормальными, и Лин отрубался. Однако истерик больше не закатывал. Что ж, и на том спасибо.

Поскольку выспаться у меня не получилось, свой утренний кофе я проспала.

Пью минералку.

Бука:

– В пьянстве замечен не был, но по утрам жадно пил холодную воду.

Я:

– Зарррраза...

Впору ставить смайлик. Вот такой:

:)

785 спит, как убитый. В электричке пытаюсь потормошить – меня посылают с двух сторон. «Отстань, уйди, дай поспать, надоело всё, ДОСТАЛА».

Ладно, хорошо, молчу.

Это еще вопрос, кто кого достал.

На даче – благодать. Тепло, солнце не злое, клубника цветет. И море, буквально море одуванчиков. Буке в руки выделяется лопата, мне – триммер. И начинается копание/косьба, плавно переходящие в жарку шашлыка, которого мало, и который, скажем так, неважнецкий. Максимально прибираю звук, который через меня идет на канал, и принимаюсь косить.

Проходит какое-то время.

На канале – тишина. Гробовая.

Я начинаю потихоньку волноваться.

Во время перекура стали считать, сколько ж времени народ у нас там уже спит? Сколько?! Одиннадцать часов? Это вместе с ночью или нет?

По-моему, Лин всё-таки сумел заразить меня паникой. Я нервничаю, чем дальше, тем больше. В конце концов, нервы у меня не выдерживают

Я беру свой верный триммер, снимаю с канала ограничения по шуму, и врубаю косилку. Килловатник. Никаких вам интеллигентских штучек.

Ж-з-з-з-зж-з-з-з-з-з!!!!!!!!!!!!

– Подъем! А ну просыпайтесь! Сколько можно, так и до смерти заспаться недолго!

Нет, ребята, ничего-то вы не понимаете в колбасных обрезках. Триммер – это самый лучший будильник. Несчастных моих Сэфес сносит по полной программе.

– Прекрати это немедленно! – орет Лин.

– Фашистка, – мрачно заявляет Пятый.

– Вы есть собираетесь? – не прекращая косить, интересуюсь я.

– Пока ты не выключишь, я ничего есть не стану, – категорично отвечает Пятый.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Перерыв – десять минут.

Оба очень недовольны, что их разбудили, но я почему-то уверена в том, что права. Лин последовательно демонстрирует мне:

а). тарелка чем-то там наполненная, две штуки.

б). тарелка пустая, чуть не вылизанная, тоже две штуки.

– Ты меня разбудила, и теперь я спать не хочу, – высказывает гениальную мысль Пятый.

...Мы едим шашлык. Добрый Лин моими глазами внимательно разглядывает Буку. Потом вежливо просит меня:

– Ты можешь спросить, какого он роста?

Интересуюсь.

– 176, – отвечает Бука.

– А встать можешь?

Бука встает.

– Понял, рыжий? – говорю я. – Ты проиграл. По всем статьям. И потом, у Буки есть борода, а у тебя ее никогда не было.

Лин молча вздыхает. Пятому на разговор явно плевать, он уже чем-то занят.

Бука замечает на перилах веранды тоненькую веточку с приставшим на конце кусочком пакли и начинает этой веточкой лениво размахивать в воздухе. На том конце провода начинают ржать, Бука улыбается в бороду.

Я сижу дура дурой, ничего не понимая.

– Чего вы ржете-то? – через минуту обиженно спрашиваю я.