Кандалы

С этого первого урока у многих из них загорелся необыкновенный интерес к большим вопросам, которым суждено было лечь в основу их будущего миросозерцания, только еще начинавшего зарождаться, — интерес, юношески пылкий, обостренный заботами воспитателей уберечь молодежь от «легкомысленных и непродуманных» увлечений «вредными идеями».

Магистр закончил свою лекцию казенно-торжественным посрамлением атеизма и удалился тою же медленной, нетвердой походкой человека, боящегося оступиться. Вуколу показалось, что «тятенька» сильно одряхлел после своего переезда в город.

Во время перемены было по обыкновению шумно. Все говорили разом: первоклассники горячо делились неожиданным впечатлением. Великовозрастные из старших классов иронически прислушивались.

— Он оживил предмет преподавания, который до сих пор был для нас совершенно неинтересен! — смеясь, говорил Клим. — Помилуйте — ветхий завет! именно — ветхий! Мы еще в начальной школе зубрили эти сказки! Но в самом деле, если пыль веков от этих хартий отряхнуть — все же остается высокая поэзия, созданная многими народами, из которых до наших дней дошел только один!

— Интересно, черт побери-то! — слышалось кругом.

— А все-таки ему не удалось развенчать атеизм, — возразил Вукол, — вместо этого мне, например, интересно стало изучить его! Ох! Достать бы книжку по этому вопросу!

— Держи карман! — смеялись в казачьей группе.

Подошел низенький, но плотный третьеклассник с подстриженными густыми усами.

— О чем речь?

— Да вот, Солдатов, первоклассники волнуются из-за первой лекции законоучителя, знаешь?

— О, да! Он мастер! Только вы, ребята, в настоящее время осторожнее с ним! Языки держите за зубами, а не то — пронюхает, кто чем пахнет, и — в кондуит!

— Что это такое?

— Кондуит? После узнаете! Книга такая, которая у директора под подушкой лежит!

Толпа поредела, но еще спорили двое — Клим и тот второклассник, который еще перед экзаменом предрекал, что институт собираются «подтягивать».

— Левитов! От вас все еще духовной семинарией пахнет, — волнуясь, говорил ему Клим.

— А что за беда? Там действительно и богословие, и раскол, и атеизм изучают!.. К сожалению, нигде нет столько атеистов, как в духовенстве!

— Это закон! — возразил Клим. — А еще из духовной-то семинарии в актеры многие поступают! Привычка к лицедейству перед публикой! Ведь церковь та же сцена! Наследственность! По-моему, вы, Левитов, все-таки напрасно на атеизм нападаете!

— Потому и нападаю, что изучал его. Это учение ведет не к оптимизму, а к пессимизму! Для утешения народных масс, не знающих земного счастья, умные люди придумали вечную жизнь за гробом! Пусть обман, пусть иллюзия, но это умеряет беспросветный ужас их существования! «Тьмы низких истин им дороже их возвышающий обман!» Эх! не столкуемся мы: ведь вы, наверное, мыслящий реалист?[20]

— Да! — подтвердил Клим. — Но эта поповская ложь — плохое средство! человеческий разум не примирится с ним! Человек никогда не перестанет верить в счастье на земле и не найдет его на небесах!

Спор был прерван звонком.

На уроке географии выступил плотный мужчина в казенном фраке, с белокурой бородой. Говорил о странах и народностях всего мира. Когда дошел до Индии и индусов — говорил о Будде и буддийской религии, о факирах, обращающих змею в посох и даже встающих из могил живыми после месячного пребывания в гробу.

На последний урок в класс торжественно вошел сам директор с классным журналом и книгой в руке. Это был приземистый, плотный мужчина с круглым брюшком, с бритым подбородком и полуседыми бакенбардами.

Прежде чем пройти к кафедре, он окинул новых воспитанников взглядом исподлобья, переводя взгляд с одного на другого, и вдруг почему-то подошел к Вуколу, стоявшему за передней партой.

— Как фамилия? — резко прозвучал его тонкий голос. Начальник института казался не в духе. Но Вукол был юный кандалинец, еще не привыкший беспричинно бояться людей.

— Буслаев! — спокойно ответил он.

— Ты что прошлый раз у всенощной не был?

— Я был!

— Ну, у обедни не был!

— И у обедни был? — Вукол не сдержал улыбки.

Эта улыбка и независимый вид новичка, видимо, еще более раздражили начальника.

— Ну, врешь! — заключил он и проследовал за кафедру.

Все притихли и сели. Лица молодых людей сделались непроницаемо серьезными. Класс почувствовал в директоре института своего упорного, предубежденного врага.

Обращение на «ты», грубая сцена с Вуколом, а главное — монотонное, тоскливое чтение, с вятским или семинарским ударением на «о», по глупому учебнику — сразу и навсегда установили прочное чувство ненависти между директором и его воспитанниками.

* * *

В окраинной части города, при спуске к Волге, в одном из одноэтажных деревянных домишек напротив высокой колокольни женского монастыря, духовной семинарии и архиерейского дома, квартировала компания воспитанников педагогического института на хлебах у матери и бабушки Василия Солдатова.