Кангасейро

— Я не раз смотрел смерти в глаза — и ничего, а здесь, в этом доме, один в глуши, я дрожал от страха. Сам не пойму отчего. Испугался, и подумать только — совы. До вашего прихода я был в ужасном состоянии, у меня не было даже сил сдвинуться с места. Дьявольское наваждение, не иначе! Послушай, сынок, я участвовал в таких горячих схватках — я говорю тебе истинную правду, а не из хвастовства, — и никогда не дрогнуло у меня сердце. Расскажу тебе один случай: я был с кумом недалеко от Флореса. С нами было еще трое парней. Нас окружил ни больше ни меньше, как отряд сержанта Малкиадеса из Пернамбуку. И как окружили! Солдаты застали нас в доме фазенды и засели за каменной оградой. Апарисио и говорит мне: «Кум, есть только один выход — открыть окно и прорваться с кинжалом в руках». Сказано — сделано. Трое парней были настоящими мужчинами. Мы отстреливались свыше часа, а к утру, я хорошо помню, чуть забрезжил рассвет, кум сказал парням: «Пора!» — и открыл дверь. Мы все пятеро начали прорываться из окружения. Солдаты не ждали этого… И мы ушли в каатингу, а чертова западня осталась позади. Я и кум взобрались на камни и, к счастью, повстречали там матуто, ехавших с ярмарки, и на их конях добрались до Инко, фазенды старого Каземира. Я все это время не испытывал никакого страха. Кум сказал мне: «Старик, сержант Малкиадес чуть не спустил с нас шкуру». Я не верю в молитву, но кум верит. «Послушай, — говорил Апарисио, — наверно, моя старая мать молилась за нас в тот час. Только бог мог спасти нас от этого сатаны». А здесь, в этом доме, я лежал и дрожал от страха. И отчего, сам не знаю.

На рассвете Висенте ушел. Бенто видел, как они уходили. Негр сиял от счастья, а Рассеченная Губа был мрачен. Дорога была опасная, всюду сновали солдаты. Но Рассеченная Губа знал обходные пути, тропинки, по которым они могли пробраться незамеченными. Негр шел пешком, неся гамак за спиной, Рассеченная Губа ехал верхом на лошади с вьючным седлом, как ездят матуто на ярмарку.

Наступило ясное утро; небо было голубое, солнце ярко сияло над цветущими деревьями, во все горло заливались желтые канарейки, и жалобно стонали дикие голуби. А Бенто чувствовал себя одиноким, как никогда. Как ни странно, присутствие негра, за которым он ходил, связывало его с внешним миром. Висенте возвращал его к жизни в Аратикуме, к братьям, и прежде всего к Домисио. Рядом с ним был убийца, человек с сердцем тверже камня, разъяренный тигр, но он не боялся его. Ему даже приятно было его общество. Теперь он совсем одинок, ему более одиноко, чем раньше. И опять проснулись все сомнения. Он представил себе Алисе, ожидающую от него поддержки, мечтающую счастливо жить с ним вместе вдали от кангасейро, летучих отрядов, всех ужасов сертана. А хватит ли у него на это сил?

Он запер дом и спустился с горы. После недавних дождей в сертане все было в цвету. Вокруг не было ни одной сухой полоски, ни клочка земли, ни оврага, где бы не цвело все. Отовсюду несся сладковатый аромат мусамбе.

С негром Висенте Бенто чувствовал себя лучше, чем с мастером Жеронимо, — мастера он боялся. С тех пор как он сблизился с ним, он почувствовал себя за что-то ответственным. Недалеко от дома он увидел на обочине дороги поджидавшую его Алисе.

— Бенто, я пришла сюда, чтобы поговорить с тобой наедине. Отца словно муха какая укусила. Вчера он сказал мне: «Подозрителен мне твой жених. Я заметил, как он шепчется с гуртовщиком Рассеченной Губой. Черт знает что!» Он рассказал мне о негре, который живет там, наверху, у тебя на участке. Я пришла поговорить с тобой, чтобы мне не пришлось узнать все от других. Отец подозревает, что здесь замешаны кангасейро. С тех пор как он узнал, что Зе Луиз с ними, он не находит себе места и страдает даже больше, чем мать. Отец чувствует отвращение к кангасейро. Бенто, он заладил одно, каждый день твердит: «В кангасо идут последние негодяи». Ты действительно знаешь что-нибудь об этом?

Бенто не в силах был сопротивляться любимой. Он хотел открыться, рассказать все, но в конце концов, сделав над собой усилие, пробормотал:

— Нет, Алисе, ты сама прекрасно понимаешь, я не гожусь для такого дела. Твой отец перестал мне доверять потому, что старому Кустодио нравится болтать со мной о кангасейро. Но это только сумасбродство старика.

— Да, Бенто, я уверена, кангасо тебе не по душе. Но у тебя есть какая-то тайна. Да, это так. Мой старик тоже подозревает, что здесь скрыта какая-то тайна. Я думаю, что ты многое скрываешь от меня. Я помню твою старую мать. Бедняжка, ее мучила какая-то тайна, как и тебя… Синья Жозефина страдала, скрывая что-то от людей. И ты таишься от меня. Я знаю, что это так…

Парень не ответил ни слова. Он с трудом подавлял желание все высказать. Но какая-то сила заставила его молчать. Он опасался, что от него будут бежать, как от прокаженного, Алисе и ее отец будут считать его предателем, проклятым от рождения. Страх сковал его и мешал признаться, а ему так хотелось это сделать…