Каникулы

В детстве мы много фотографировались. А печатала мама и того больше – каждое наше фото в двух экземплярах. Вторые экземпляры она прятала от нас, как она говорила, на случай, если мы испортим те, что лежали в альбомах, и на старости лет ей не останется никакой памяти. Мы с Катей в детстве обожали копаться в собственных снимках и большинство альбомов и правда сильно потрепали.

Снаружи доносился голос Джи Хе, отчитывавшей Тэк Бома:

– Ты постоянно жуешь – кто еще мог это сделать? Тебе что, еды мало? Тэк Бом, задумайся о своих поступках! Ты понимаешь, что вредишь общине?

Тэк Бом что-то вяло отвечал, но я не вслушивалась. Стоило мне открыть альбом, как первый же снимок заставил меня забыть о них с Джи Хе.

Цветная фотография небольшого формата. На ней Пастор – гораздо моложе, чем на портрете, – статный и с волевым лицом. На сцене во время сектантского собрания он обнимает женщину – ту самую, с родинкой, как у Ю Джона. Но… Она выглядит гораздо старше, чем на предыдущих фото: лицо осунувшееся, глаза впалые. И вместо черной как смоль косы толщиной с кулак абсолютно лысую голову покрывает тонкая шапочка-чалма.

За их спинами во всю стену растяжка с надписью: буквы крупные, но текста не разобрать – качество фото плохое. Чтобы прочесть, я взяла альбом в руки и отошла к окну. «Бан…сутанг» – кажется, так. Что это может быть?

Внезапно со двора раздался взвинченный до свиста в ушах голос Джи Хе:

– Тэк Бом, я предупреждаю в последний раз: если со склада пропадет еще хотя бы одна пачка рамена, я вынуждена буду принять меры!

Альбом выскользнул из рук на пол. В смятении я бросилась поднимать его – хорошо еще, что не выпали фотографии, – но Джи Хе, похоже, услышала меня и тут же появилась на пороге.

– Простите, онни, – начала оправдываться я, – мне так захотелось взглянуть на фотографии, что я не удержалась. Я такая неуклюжая… Извините…

Но, к моему удивлению, Джи Хе расплылась в улыбке:

– О, девочка моя, не беспокойся ни о чем! Конечно же, тебе хочется узнать как можно больше, я, когда только пришла в общину, была точно такой же.

Похоже, весь негатив она выплеснула на Тэк Бома. Теперь мне было даже жаль его. Сам того не подозревая, он спас меня уже дважды: его подозревали в краже рамена, который был теперь единственной моей пищей, а еще Джи Хе, выпустившая пар в разговоре с ним, не собиралась меня отчитывать.

– Здесь много чего надо еще отсортировать, и я как раз занималась этим. Я обязательно дам тебе доступ к архиву, ты сможешь все посмотреть сама – обязательно!

Джи Хе всплеснула руками так, как будто то, что и без того уже рассохшийся старый альбом упал на пол по моей вине и теперь дышал на ладан, приводило ее в восторг. Так смотрят на первую шалость долгожданного и обожаемого семьей ребенка. Любимого ребенка. Этот взгляд я хорошо знала – мамин взгляд. Как может быть, что и мамина манера говорить, и даже ее взгляд так похожи на Джи Хе?

Мне не хватило дня на то, чтобы подготовить доклад, но Джи Хе не торопила меня. Она сказала, что на завтрашней лекции найдет, о чем рассказать, а может, даст слово кому-то из остальных, чтобы те могли поделиться своей радостью от пребывания в общине. Она говорила словно пела, и я могла поклясться, что она искренне верила, будто любой здесь будет счастлив излить свою любовь к секте.

Да, все они рабы. Марионетки. Но особой любви ни друг к другу, ни к общине я в них не чувствовала. А после случившегося между мной и Ю Джоном вообще сомневалась в том, знал ли кто-то здесь даже и само слово – «любовь».

За ужином я не поднимала на него глаз. Спрятавшись за плотной завесой волос, я старалась скрыть пылавшее лицо. Одно его присутствие – а ведь он ни разу даже не взглянул на меня – приводило меня в трепет. Напрасно я пыталась «заесть» это состояние, ложка за ложкой поглощая рис и бульон. Всем вокруг уже во время еды, как обычно, становилось веселее, а мне было стыдно и страшно. Стыдно, потому что я не могла забыть его поцелуй. Страшно, потому что помнила и взгляд после.

Я вышла из столовой позже остальных: ждала, пока он уйдет. Потом обогнула лагерь с противоположной стороны и сбежала в лес. На то, чтобы избавиться от только что съеденного, у меня теперь уходило не больше пары минут, поэтому вернулась я почти сразу. И застала у нашего ханока перепуганную Ха Енг.

– Ты… Видела это? – дрожащим голосом сказала она, указывая на крыльцо.

Я не смогла ответить: пересохшее после рвоты горло сдавил спазм. Весь порог был утыкан иглами.

«Если это не Су А… тогда какая же гадина делает это?» От злости у меня затряслись руки.

– Принеси метлу! – выпалила я и тут же принялась выдергивать иголки из деревянного косяка.