Каникулы в Лондоне — 2. Рассвет утраченной мечты

Никогда не был таким слюнявым романтиком, блин. Что бабы делают с мужиками? Дурацкая любовь! Кому она, нафиг, нужна? Порабощает, делает из мужика тряпку, а потом эту тряпку они — эти женщины — выжимают и бросают, чтобы взять новую. Еще говорят, мы козлы.

Добравшись до дома я уже жаждал лишь одного — выспаться. Ополоснулся под душем, с полузакрытыми глазами добрел до комнаты и первым делом уткнулся взглядом в светло-сиреневый флакон духов, стоящий на тумбочке за фоторамкой.

Глаза раскрылись сами собой.

Еще одно напоминание о ней больно резануло по сердцу.

Я схватил этот злосчастный флакон и ловко бросил в мусорную корзину, вложив в бросок всю свою злость. Не рассчитал лишь с одним: флакон разбился, и сладковатый запах едким дымом просочился в комнату, превратившись в кошмар.

Пришлось переместиться на ночевку в гостиную. Но и там я долго ворочался, не в силах уснуть. Было жарко. Всюду мерещился этот запах. Всё время думал о том, что она делает.

И с каким же упоением я ждал новый день! Потому что знал, что работа навалится снова в таких объемах, что думать о глупостях будет некогда. И это сейчас было благом.

Кое-как мне всё же удалось уснуть, напоследок напомнив себе о том, что с завтрашнего дня я зарекаюсь не думать об этой девушке. С меня хватит. Это был ее выбор, но я его принимаю.

Пути назад нет.

Глава 23

Утро началось с плохого самочувствия и еще худшего настроения. Пару минут я мучился от головной боли в кровати, прежде чем предпринять попытку встать и дойти до душа.

Прежде чем вспомнил, что случилось вчера.

От этого стало лишь хуже. Но, вспомнив данное самому себе вчера обещание не думать больше об этом, принял холодный душ, напевая под нос песню Рикки Мартина (хотя петь совсем не хотелось, скорее уж — выть) и спустился на кухню.

Сегодня был вторник, и Франческа прямо с утра пришла, чтобы убрать дом и приготовить что-нибудь аппетитное и полезное для моего желудка. Не вечно ж фаст-фудами питаться.

Я был ей крайне благодарен. А сегодня — особенно, за то, что лишила меня мучительного одиночества.

— Доброе утро, мистер Таннер! Вы как раз вовремя. У меня уже готово…

Она быстро произнесла название какого-то блюда, наверное, филлипинского, потому что я не расслышал и попросил повторить. Но понятней не стало.

— Да вы попробуйте, — доброжелательно улыбнулась она, тотчас принимаясь накладывать мне полную тарелку.

Блюдо оказалось очень вкусным и свежим. Тушеные овощи в соусе с кусочками курицы и морепродуктами. Запах и вкус были невероятными, и сытный завтрак немного разбавил мое настроение, внося хоть какие-то положительные эмоции.

Следом шел прохладный свежевыжатый яблочный сок с аппетитной дышащей выпечкой.

Заканчивая завтрак, я проверил свой телефон — ленту Инстаграм, сообщения, пропущенные звонки. От Пола ничего. Поэтому я решил сам наведаться в студию.

Почему он не пишет? Сейчас, после заключения контракта с американским лейблом у нас должен быть еще больший объем работы, а вместо этого — какой-то застой. Я решил сам наведаться в студию. Если не увижу его там, хотя бы пообщаюсь с ребятами и, может быть, что-нибудь напишу.

Поднимаясь из-за стола, я поблагодарил Франческу и вспомнил об одной неприятной вещи:

— И уберите в моей комнате, пожалуйста. Там очень стойкий запах, может быть, удастся как-то его убрать.

Жаль, что также нельзя убрать и из жизни — раз, и будто ничего не было.

Внутри еще болело, но я старался не обращать на это внимания. Как на пораненный палец. Не отрежешь же его. Поболит и пройдет. Так и с сердцем.

Пол появился после полудня. К этому времени я успел провести время в друзьями-музыкантами в соседней студии: они писали новый альбом и пригласили меня на прослушку в качестве эксперта. Материал получался классным, о чем я прямо и заявил.

Настроение немного улучшилось, и мне удалось избавиться от преследовавших всё утро мыслей. Но ненадолго.

Пообедав на скорую руку в кафе неподалеку, я вернулся в свою комнатку и, усевшись у окна с гитарой, сосредоточился на ощущениях. Они никуда не делись, лишь забились в уголок ненадолго под давлением реальной жизни. Но как только события чуть поутихли, и я остался в одиночестве, снова выползли наружу.

Лучший способ избавиться от них — не пихать подальше в себя, а выбросить раз и навсегда. У меня был для этого способ. Я должен был написать песню. Одну или две. Сколько получится. Некоторых музыкантов на целый альбом хватает. Тем лучше. Глядишь, пережитая боль перевоплотится в продуктивную работу.

Будет ли мне больно, когда я буду петь эти песни со сцены? Не знаю. Возможно, первое время и будет. А потом просто приестся, как старая пластинка. Если не замалчивать, а говорить, однажды надоест и затрется до дыр.

Сколько я так просидел? Два часа? Три? Четыре? Долго. На часы я не смотрел. Только чувствовал музыку, не затыкая эту пробоину в себе, а позволяя всей этой гнилой воде выплеснуться наружу. Моя кровоточащая рана не желала останавливаться. Я никогда не писал так рьяно. Семь песен! Семь за один день! О хорошем, и о плохом. О боли и воспоминаниях.