Каннибалы и короли. Истоки культур

«В Азии с незапамятных времён, как правило, существовали лишь три отрасли управления: финансовое ведомство, или ведомство по ограблению своего собственного народа, военное ведомство, или ведомство по ограблению других народов, и, наконец, ведомство общественных работ. Климатические условия и своеобразие поверхности, особенно наличие огромных пространств пустыни, тянущейся от Сахары через Аравию, Персию, Индию и Татарию вплоть до наиболее возвышенных областей Азиатского плоскогорья, сделали систему искусственного орошения при помощи каналов и ирригационных сооружений основой восточного земледелия. Как в Египте и Индии, так и в Месопотамии, Персии и других странах наводнения используют для удобрения полей: высоким уровнем воды пользуются для того, чтобы наполнять питательные ирригационные каналы. Эта элементарная необходимость экономного и совместного использования воды, которая на Западе заставила частных предпринимателей соединяться в добровольные ассоциации, как во Фландрии и в Италии, на Востоке, – где цивилизация была на слишком низком уровне и где размеры территории слишком обширны, чтобы вызвать к жизни добровольные ассоциации, – повелительно требовала вмешательства централизующей власти правительства» [45].

Одна из причин того, почему эта часть марксовой схемы эволюции мировой истории пришлась не ко двору Ленину и Сталину, заключается в следующем: приведённый ход рассуждений подразумевает, что государственный коммунизм или «диктатура пролетариата» на самом деле, возможно, представляют собой не более чем некую новую и более высокоразвитую форму управленческого деспотизма, взращённого уже не на сельскохозяйственной, а на индустриальной основе [46]. Другая причина заключается в том, что Маркс называл азиатские общества «застойными» или «неподвижными», не видя перспектив их дальнейшей эволюции на основе чисто внутренних процессов. Этот момент шёл вразрез с другими аспектами теорий Маркса, поскольку он считал, что противоречия внутри общества порождают классовую борьбу, которая и является ключом к пониманию истории в целом. В гидравлических обществах тоже имелось множество противоречий и присутствовала классовая борьба, но они, как представляется, были удивительно устойчивы к фундаментальным изменениям.

Некоторые критики гидравлической теории полагают, что бюрократическая специфика древних империй возникла ещё до того, как ирригационные сети и проекты по контролю над наводнениями достигли масштаба, требующего огромного количества рабочих и централизованного управления. Например, Роберт Маккормик Адамс из Университета Чикаго утверждает, что в Месопотамии раннединастического периода «ирригация в целом осуществлялась в небольших масштабах, что предполагало незначительное изменение естественного гидравлического режима и строительство лишь небольших подводящих каналов», в связи с чем «нет никаких оснований предполагать, будто возникновение династической власти на юге Месопотамии было связано с административными требованиями создания крупной системы каналов») [Adams 1966: 68]. В качестве опровержения этой гипотезы можно отметить, что теория Витфогеля касается не происхождения государства как такового, а происхождения чрезвычайно деспотичной и устойчивой природы отдельных видов имперских государственных систем. Адамс не отрицает, что в зрелый период формирования империй в Месопотамии управление колоссальными гидравлическими проектами было регулярным и бросающимся в глаза занятием высокоцентрализованного корпуса чиновников, управлявших сельскохозяйственными ресурсами. История Месопотамии династического периода полностью подтверждает основное утверждение Витфогеля о том, что по мере роста масштабов и сложности гидротехнических сооружений возрастало и «вмешательство централизующей власти государства».

Ещё одно недавнее возражение против применимости теории Витфогеля к ирригационной и управленческой специфике Древнего Египта представил Карл Бутцер. Как и Адамс, он утверждает, что династический период истории Египта начался ещё до сколько-нибудь масштабных вложений в гидротехническое строительство. Однако Бутцер, похоже, выдвигает ещё более смелую гипотезу, настаивая, что «конкуренция за воду никогда не представляла собой проблему, разве что в локальном масштабе». По его мнению, «отсутствуют какие-либо свидетельства существования централизованного бюрократического аппарата, задачей которого могло быть управление ирригацией в масштабе всей страны, на региональном или локальном уровне», а также Бутцер считает, что «экологические проблемы решались на локальном уровне» [Butzer 1976].