Каннибалы и короли. Истоки культур

Но, несмотря на эти великие эксперименты, есть обоснованные сомнения в том, что Китаю вообще когда-либо удалось бы прийти к индустриальному способу производства без угроз и стимулов в виде европейского примера. Технологическое преимущество над конкурентами в Китае никогда не становилось ключевым фактором увеличения прибыли и накопления капитала. Основным фактором в китайской коммерческой жизни было наличие поддержки со стороны бюрократии, занимавшейся управлением аграрными ресурсами – того самого марксова «ведомства внутреннего грабежа». Без надлежащих связей предпринимателя с государством его прибыль могли расхитить коррумпированные чиновники. Действие лицензий на торговлю можно было произвольно приостанавливать, а компании, которые оказывались слишком прибыльными, постоянно находились под угрозой поглощения государством. Иными словами, в Китае рост частной торговли и производства следовал за ростом государства, управлявшего аграрными ресурсами, и оставался пусть и важным, но второстепенным аспектом централизованной политической экономии. Хозяева гидравлического общества, отмечает Витфогель, «в лучшем случае относились к капиталистическому предприятию как к саду, который способен приносить плоды, а в худшем случае подрезали и обдирали поросли бизнеса, действовавшего на базе собственного капитала, до самого стебля». В Европе же после завершения средних веков частная промышленность и торговля, напротив, шли в ногу с возникновением парламентских монархий или даже предшествовали им. Могущество европейских королей и купцов рождалось на общем основании феодальных барьеров и ограничений, а за контроль над политико-экономической системой, появившейся после феодализма, боролись и те, и другие.

Хотя английские, французские и испанские монархи были способны жестоко вмешиваться в жизнь своих подданных, ограничителем их тирании всегда выступало сопротивление крупных собственников и богатых купцов. «Европейские абсолютные монархи, – указывает Витфогель, – строили такие же беспощадные тайные планы и столь же безжалостно занимались убийствами, как и их восточные собратья. Однако их власть преследовать других людей и присваивать их собственность сдерживалась земельной аристократией, церковью и городами, чью автономию правители-автократы могли ограничивать, но не могли уничтожить». Во Франции и Англии притязаниям европейских монархов на божественные полномочия и абсолютную власть воспрепятствовала буржуазия. Европейские короли, которые претендовали на превращение в монархов наподобие фараонов и великих правителей инков, рано или поздно либо отказывались от своих прав быть воплощением воли небес, либо кончали жизнь на плахе.

С антропологической точки зрения, возникновение буржуазных парламентских демократий в Европе XVII–XVIII веков было редким примером разворота вспять того нисхождения от свободы к рабству, которое являлось главной особенностью эволюции государства на протяжении шести тысяч лет. Витфогель, выступая против утверждения Маркса и Энгельса о том, что вся история человечества есть история классовой борьбы, отмечал, что «классовая борьба является роскошью полицентричных и открытых обществ». Впрочем, вряд ли можно отрицать, что классовая борьба существовала и в гидравлических обществах (по меньшей мере, в скрытых формах). Поэтому мысль Витфогеля, вероятно, более точно было бы сформулировать так: только в новейшей истории Европы и Америки низшие классы добились свободы открыто бороться за контроль над государством. Ни один человек, питающий отвращение к пресмыкательству и низкопоклонству, ценящий стремление к научному познанию культуры и общества, ценящий право изучать, обсуждать, оспаривать и критиковать те или иные явления, верящий, что общество больше, чем государство, не сможет ошибочно принять возникновение европейских и американских демократий за нормальный результат движения к свободе. В равной степени опасным является и предположение, что капитализм представляет собой конечный пункт культурной эволюции. Наконец, нельзя игнорировать ту угрозу, которую сегодня интенсификация капиталистического способа производства несёт для сохранения тех драгоценных прав и свобод, что до недавнего времени, пусть и короткое время, процветали под его эгидой.