Каннибалы и короли. Истоки культур

По мере расширения производства увеличивался объём торговли. Вьючные животные уже не могли выдерживать возросшие нагрузки. Купцы использовали свои повозки и телеги всё активнее, однако колёса этих транспортных средств портили дороги, создавая в них ямы и превращая их в трясину. Это обстоятельство способствовало созданию компаний, предоставлявших альтернативные виды услуг по транспортировке. Эти компании строили сети каналов и экспериментировали с конными железными дорогами. Чтобы буксировать лодки по каналам и тащить повозки и телеги по дорогам, требовалось большое количество животных, однако площадь пахотных земель, на которых можно было выращивать сено, продолжала сокращаться. Вскоре стоимость сена – корма для лошадей – превысила стоимость угля – корма для локомотивов. Именно тогда – и только тогда – в 1830 году началась эпоха паровоза.

По словам Уилкинсона, всё это были, «по сути, попытки, направленные на то, чтобы не отставать от нарастающих затруднений в производственной сфере, с которыми сталкивается любое расширяющееся общество» [Wilkinson 1973: 112]. До 1830 года ни одна технология, созданная искусными усилиями некоторых из величайших умов Англии, не могла по-настоящему опередить ненасытный аппетит капиталистической системы к природным ресурсам. К тому же и через 500 лет после Чёрной смерти английский рабочий класс, собственно, продолжал жить в такой же бедности и нищете.

Если обратиться к общепринятым оценкам уровня благосостояния в XVIII веке, то они изображают более радужную картину, делая акцент на росте городского среднего класса. Несомненно, начиная с 1500 года численность среднего класса в абсолютных показателях неуклонно росла, однако до третьей четверти XIX века этой группе не принадлежала значительная доля в населении Европы. До указанного момента распределение богатства очень напоминало ситуацию во многих сегодняшних слаборазвитых странах. Присутствие оживлённой толпы и удобств для горожан в Лондоне или Париже XVIII века может вводить в заблуждение с той же лёгкостью, что и сегодняшние небоскрёбы Мехико или Бомбея. Но за тем блеском, которым наслаждались 10 % населения, скрывались лишь скудное существование и нищета остальных 90 %.

Подъём среднего класса в США, как правило, искажает наше восприятие истории, поскольку в Америке этот процесс шёл более быстрыми темпами, чем в Европе. Однако колониальный опыт Соединённых Штатов представлял собой аномалию: американцы захватили целый континент, на котором прежде отсутствовала высокая плотность населения. В нетронутых краях, настолько богатых почвами, лесами и полезными ископаемыми, в условиях роста уровня благосостояния смогли бы на протяжении ста лет выжить даже люди бронзового века. Единственным континентом, где по-настоящему удалось протестировать результаты первых трёх столетий быстрых технологических изменений, была Европа, где прогресс науки не только не смог облегчить тяжёлое положение крестьян, но и породил новые формы крайней бедности и деградации в городах.

Определённые факты представляются неопровержимыми. Чем масштабнее становились машины, тем дольше и упорнее приходилось работать людям, которые ими управляли. К 1800-м годам фабричные рабочие и шахтёры трудились по двенадцать часов в день в условиях, которых не потерпел бы ни один уважающий себя бушмен, тробрианец, чероки или ирокез. В конце рабочего дня, выдержав непрерывный визг и стук колёс и валов, пыль, дым и зловоние, люди, управлявшие новыми трудосберегающими механизмами, отправлялись в свои обшарпанные лачуги, полные вшей и блох. Питаться мясом, как и прежде, могли позволить себе только богатые люди. Массовым недугом в капиталистических городах и заводских районах стал рахит – новое опасное заболевание костей, вызванное недостатком солнечного света и пищевых источников витамина D. Кроме того, возросла заболеваемость туберкулёзом и другими болезнями, характерными для недостаточного питания.