Нападение Канта на Эберхарда возымело действие. Оно убедило молодое поколение, если его вообще требовалось убеждать, что лейбницианцам нечего им предложить. Философия продолжала идти теперь по более или менее кантианскому пути. Атаки продолжались, но Кант обращал на них все меньше и меньше внимания. Во всяком случае, критика теперь была обращена не только против учителя, но и против учеников; и все чаще ученики критиковали критиков. Наступил век Канта,
Знаменитый хозяин: «Король в Кёнигсберге»
Имя Канта было теперь одним из величайших имен в Кёнигсберге. Все, кто там бывал, хотели его видеть. Одни просто хотели нанести ему визит, другие ходили и на его лекции. Один посетитель, видевший Канта в 1792 году, писал:
Каждый день я был с Кантом [в общей сложности три дня], и однажды меня пригласили на обед. Он самый веселый и занимательный старик, лучший компаньон, настоящий бонвиван в самом благородном смысле. Он переваривает даже самую тяжелую пищу, в то время как читатели получают несварение желудка от его философии. Но узнать человека мира и вкуса можно по тому, что я ни слова не слышал о его философии даже в самые задушевные минутый[1382]
.Самым известным гостем в Кёнигсберге в то время был Иоганн Готлиб Фихте (1762–1814). Он оставался в городе с июля по октябрь 1791 года. Его путь был схож с путем Канта. Он изучал теологию и юриспруденцию в Йене, Лейпциге и Виттенберге с 1780 по 1784 год, сначала стал домашним учителем. В 1790 году он вернулся в Лейпциг и согласился обучать одного ученика кантовской философии. Едва начав свои уроки, он писал, что «полностью погрузился в кантовскую философию: сначала по необходимости, [поскольку] я должен был отчитать час по „Критике чистого разума“; но затем, после знакомства с „Критикой практического разума“, с истинным наслаждением»[1383]
. Вероятно, затем он решил посетить Канта в Кёнигсберге по пути в Варшаву (где тоже недолго работал частным учителем)[1384]. В Кёнигсберге он сначала осмотрел «необъятный город», и рано утром на следующий день пошел к Канту. Его приняли «без энтузиазма», но, как и многие ученые посетители, он остался на лекцию. Кант его не увлек, показался ему «сонным». Но Фихте хотел более серьезного интеллектуального взаимодействия с Кантом. Не зная, как устроить еще один визит, он «наконец-то додумался написать „Критику всякого откровения“». Через шесть недель он закончил книгу и передал ее Канту[1385].Боровский пишет следующее:
Однажды утром он [Фихте] приносит рукопись Канту, спрашивает его мнения, и не поможет ли ему Кант, если он сочтет ее достойной публикации, найти издателя. Канту нравится его скромность, и он обещает сделать все, что в его силах. В тот же вечер я встретил Канта на прогулке. Его первые слова были: «Вы должны помочь мне – помочь как можно скорее – найти кого-то и найти деньги для молодого обездоленного человека. Надо привлечь вашего шурина (Хартунга, книготорговца). Уговорите его опубликовать. рукопись»[1386]
.