Другой посетитель в апреле 1795 года описывал Канта следующим образом:
Он читает лекции по логике publice
ежедневно в семь утра, и два раза в неделю частный курс физической географии. Понятно, что я не пропускаю ни единого занятия. Лекции он читает вполне обычным языком, если угодно, без большой красоты. Представьте себе пожилого, маленького мужчину, сидящего, склонившись, в коричневом пальто с желтыми пуговицами и – не забывайте – в парике с мешочком для волос (Haarbeutel). Представьте себе также, что время от времени он вынимает руки из застегнутого пальто, где они сложены, и делает ими небольшое движение перед лицом, как будто хочет кому-то что-то прояснить. Представьте себе это, и Вы увидите его перед собой в точности. Даже если это не выглядит особенно красиво, даже если его голос звучит неясно, тем не менее все то, чего его лекциям недостает, так сказать, по форме, богато заменяется их выдающимся содержанием[1392].Далее этот слушатель противопоставляет прямой подход Канта подходу его последователей, которые постоянно говорили о трудностях, готовили к ним своих слушателей и призывали студентов не отворачиваться от трудной философии Канта. Кант, казалось, даже и представить себе не мог, что его учение может быть трудным. Но «если уж можешь разобрать его голос,
то нетрудно следовать и за его мыслью. В прошлый раз он говорил о пространстве и времени, и я почувствовал, что никого никогда так не понимал, как его». И затем слушатель говорит, что он очень доволен лекциями Канта, показавшимися ему «идеалом ученого изложения»: «Именно так должна излагаться наука, предназначенная для ума». Каждый философ должен читать лекции так, как их читает Кант; если бы они так делали, то могли бы читать лекции каждый день, и студенты каждый день приходили бы и слушали. Говорит он и о заметках Канта, которые тот использовал на лекциях. Основой для лекций служила Канту «старая логика авторства Мейера»:Он всегда приносит в класс эту книгу. Она выглядит такой старой и грязной, что кажется, будто он носит ее на занятия каждый день уже сорок лет. Все ее листы исписаны его мелким почерком, к некоторым из них еще приклеены бумажки, а многие строки вычеркнуты, так что в итоге, как можно себе представить, от собственно мейеровской логики почти ничего не остается. Никто из его слушателей не приносит с собой эту книгу, они просто записывают за ним. Но он, кажется, даже не замечает этого, с большой верностью следуя за автором от главы к главе, а затем исправляя его или вообще говоря все по-другому, но с такой невинностью, что видно, насколько этими исправлениями он не ищет для себя выгоды[1393]
.В целом Кант напоминает ему по манере «проклятого Виланда». Он так же «неторопливо многословен», сбивается в «длинные отступления», и даже его язык напоминает язык Виланда[1394]
.