Кант. Биография

Как додумались Вы, милейший друг, отправить мне целую пачку тончайших исследований не только для прочтения, но и для серьезного обдумывания? Мне, который на 66-м году жизни загружен еще большой работой по завершению своего плана (частично выпуском последней части «Критики», а именно «Критики способности суждения», которая должна скоро появиться, частично разработкой системы метафизики, как природы, так и нравов, в соответствии с требованиями «Критики»). Кроме того, большое количество писем, которые требуют специальных разъяснений по поводу определенных пунктов, постоянно держат меня в напряжении при моем, как я сказал, шатком здоровье[1406].

Рукопись представляла собой работу «Опыт о трансцендентальной философии с приложением, касающимся символического познания, и примечаниями», вышедшую в 1790 году[1407]. Маймон, который во время своего визита в Кёнигсберг не мог посещать лекции Канта, прочитал первую «Критику» и изо всех сил старался рассмотреть проблему Канта в еще более широком масштабе, чем сам автор того желал. Маймон считал, что в своей книге смог «отвести место для скептицизма Юма во всей его силе» – «с другой стороны, разрешение этого вопроса необходимо приводит к догматизму Спинозы и Лейбница»[1408]. Маймон находился под влиянием «Критики», но не меньше – под влиянием спора о пантеизме. Тем не менее Канту работа понравилась, и он сказал Герцу, что уже было собирался отослать рукопись обратно с извинениями, но один взгляд на нее убедил его не делать этого. Никто из его противников не понимал его так хорошо, как Маймон. Изыскания Маймона были глубокими, острыми и важными. Книга должна быть издана.

Даже специалистам книга показалась трудной. Издатель Allgemeine Literatur-Zeitung писал Маймону, «что посылал мою книгу уже трем разным рецензентам, но все они один за другим отказывались дать отзыв, ибо „не в состоянии постигнуть суть исследования“. Позже „Трансцендентальная философия“ была послана и четвертому лицу; разбора до сих пор нет как нет»[1409]. Маймон, который пытался направить критическую философию Канта в более скептическое русло, стал одним из самых важных философов-кантианцев, но он был философом для философов. Он не способствовал дальнейшему распространению кантовской философии. Вместо этого он повернул ее в другое русло.

Кант имел заслуженную репутацию трудного писателя, и было немало споров о том, кто понял Канта правильно. Фихте, например, вступил в спор с одним армейским капитаном в гостевом доме, где он остановился. Капитан, который утверждал, что не верит в бессмертие, апеллировал к Канту как к тому, кто дал обоснование такой позиции, поскольку его доказательство бытия Бога было лишь вероятностным. Фихте взорвался: «Вы не читали Канта!» Он утверждал, что если бы капитан читал Канта, он увидел бы, что Кант предоставил необходимое доказательство[1410].

Временами повод для спора был более приземленным. 9 декабря 1791 года, незадолго до семи часов утра, в лекционном зале Канта поднялась суматоха по поводу того, кто может воспользоваться одним из немногих столов, отведенных для студентов, писавших заметки во время лекций Канта. Кантовский академический ассистент в то время, Иоганн Генрих Леман, студент богословского факультета, пытался выступить посредником в споре между двумя студентами, но один из них напал на Лемана и оскорбил его. Леман немедленно поднялся наверх, чтобы сообщить об этом Канту, и тот поручил ему подать жалобу ректору. Прежде чем начать свои лекции по метафизике в семь, он предупредил студентов, чтобы «ничего подобного никогда не происходило в его аудитории, и если студенты [снова] начнут спорить, они должны позаботиться об этом на улице; в противном случае он больше не будет читать никаких лекций»[1411]. Но были ли они приземленными или нет, философия Канта вызывала споры, и кантианцы вскоре приобрели репутацию людей особенно задиристых. Так, Маймон был очень счастлив получить благословение Канта, поскольку, по его словам, есть «гордые господа кантианцы, считающие себя полноправными и единственными собственниками философии учителя и на всякое критическое суждение о ней, имеющее в виду лишь истолкование, а вовсе не опровержение, твердящие, что автор, мол, ничего не понял»[1412].

Начало конфликта: «Смелые мнения»