Таким образом, «идеал высшей сущности есть не что иное, как
Так, разум из области бесполезных спекуляций возвращается в эмпирический мир, превращая метафизические иллюзии в реальные объекты эмпирической науки.
Душа
Кантовская трактовка души и понятия «самости», из которого он изначально исходит, представляет одну из наиболее тонких частей его философии. Она изложена в двух пространных рассуждениях: первое — в начале «Диалектики», где он нападает на рационалистическую концепцию души; вторая — в третьей антиномии и «Критике практического разума», в которой он излагает начала морали.
Глава «О паралогизмах чистого разума», посвященная рационалистическим представлениям o душе, были практически полностью переписаны во втором издании, возможно потому, что этот аспект критической философии выступает частью многоступенчатого вывода трансцендентальной дедукции, которым Кант был недоволен. В «Аналитике» этот вывод начинался с особой реальности «самосознания». В первую очередь я представляю себе состояние своего собственного ума, и это «первоначальный», или «трансцендентальный», акт рассудочной деятельности. Рационалисты пытались вывести из этого «привилегированного знания» специфическую теорию о его предмете. Они думали, что поскольку знание о себе непосредственно, сам субъект действительно становится объектом познания. В акте представления о самом себе меня представляет «Я», которое мне известно, Я сохраняю представление о самом себе, даже сомневаясь во всех остальных вещах. Более того, я с необходимостью осведомлен о собственной целостности. Наконец, я интуитивно чувствую собственную протяженность во времени: это не выводится из стороннего наблюдения за моим телом, тем более из какого-либо иного внешнего источника. Таким образом, на основе одного только представления о себе естественно представить себя субстанциальным, нераздельным, протяженным, быть может, даже бессмертным. Примерно таковы, по мысли Канта, были рассуждения Декарта. Отсюда следует и вывод «картезианского» представления о сознании. Это одна из иллюзий разума, в которую мы впадаем, лишь только начинаем размышлять о том, что было до нас. Любому мыслящему существу ясно, что непосредственность и нерушимость знания о самом себя обеспечивает его содержание. Раздираемый любыми сомнениями, я все же точно знаю одну вещь — самого себя, и, как подсказывает мне разум, это интимное знакомство со своей собственной природой дает основание верить в бессмертие души. Более того, я не могу постигнуть собственно небытие, поскольку постигать его должен как раз «Я».