Кант: краткое введение

Исходной точкой Кантовской этики выступает понятие свободы. Согласно его знаменитой максиме «должно значит можно», правильный поступок всегда возможен, потому что я всегда свободен совершить его. Человек «судит о том, что он может сделать нечто, именно потому, что он сознает, что он должен это сделать; и он признает в себе свободу, которая иначе, без морального закона, осталась бы для него неизвестной» (т. 4, с. 408). Другими словами, практические моральные, нравственные усилия приносят нам идею свободы. Однако, продолжает Кант, эта идея, взятая теоретически, содержит противоречие, то самое противоречие, которое он определил в третьей антиномии первой «Критики».

Каждая перемена в порядке природы имеет свою причину: это установлено «как основоположение трансцедентальной аналитики и не допускает никакого исключения» (т. 3, с. 411). Если это так, то любое событие в природе является звеном бесконечной цепи необходимостей. В то же время мне кажется, что я хозяин своих поступков и совершаю их спонтанно, не испытывая никакого внешнего влияния. Однако это, как представляется, противоречит тому, что мои действия являются частью природного порядка. Если же они не часть природного порядка, то они выпадают из царства причинных связей, и получается, что моя воля не инициирует ничего в мире природы.

Это противоречие существует, только если я действительно свободен. Порой Кант утверждает, что мне только кажется, что я свободен. В основе всех поступков в мире, следовательно, и в основе принятия решений лежит предположение, что человек — инициатор того, что он делает. Я не могу, предполагает Кант, отвергнуть эту мысль, не потеряв при этом ощущения, что я действую самостоятельно. Сама точка зрения разума, видящая мир существующим в цепочке необходимостей, видит его и как содержащий свободу. Кант идет далее, объявляя «примат» практического разума, означающий, что все мышление возникает из свободы, то есть, если бы практического разума не существовало, мы не могли бы связно мыслить. В этом смысле несомненность моей свободы так же велика, как и несомненность чего бы то ни было. (Это же рассуждение, только в более риторической форме находим в трудах Сартра, чья экзистенциалистская теория нравственной жизни многим обязана Канту.) Если это так, то, конечно, антиномия свободы точна: практический разум заставляет нас осознать, что мы свободны, а осознав, отказаться от свободы.

Кант чувствовал, что решение антиномии существует, потому что в практической сфере законно применение разума. Именно практический разум подсказывает мне, кто я есть. Иллюзорное продвижение чистого разума к самопротиворечию не должно запрещать применение практического разума, посредством которого антиномия может быть решена. Чистый разум оставляет, скажем так, «пусто место» в картине мира, которое должен моральный агент. «Чистый практический разум заполняет теперь это пустое место определенным законом причинности в интеллигибельном мире… а именно моральным законом» (т. 4., с. 432). Этот новый «закон причинности» получает название «трансцендентальной свободы», и именно он определяет условия морального агента. Законы причины и следствия действуют только в царстве природы (эмпирическом царстве). Свобода, однако, принадлежит не природе, но именно к этому «интеллигибельному», или трансцендентальному, царству, к которому не применимы такие категории, как причинность. Я существую в мире природы как одно из явлений. Но я также существую как вещь в себе, связанный не причинностью, но законами практического разума. При этом я представляю собой не две вещи, но как раз одну, имеющую два сильно различных аспекта. Таким образом, в том, «что вещь в явлении (принадлежащая к чувственно воспринимаемому миру) подчинена определенным законам, от которых она как вещь или сущность сама по себе от них не зависима, не содержится никакого противоречия». Более того, «человек должен представлять и мыслить себя именно таким двояким образом» (т. 4, с. 239). Свобода, таким образом, — это трансцендентальная «идея,», неприменимая в чувственном мире. И осознавая себя свободными, мы осознаем себя принадлежащими одновременно и к природе, и к трансцендентальному миру.

Трансцендентальный субъект