Практический разум имеет дело с целью и средствами. Если я вижу конечную цель, я принимаю решение, какими средствами ее достигнуть. С тем, что такая функция мышления существует, согласны все философы, но многие из них считают ее не функцией особого «практического» применения мыслительных способностей, а просто теоретического основанием, примененным на деле. Кант, наблюдая самого себя, говорит о том, что «предписания умения» (говорящие, какие средства нужны для достижения той или иной цели) являются всего лишь теоретическими принципами (т. 4, с. З9З). Философы-скептики, например Юм, шли еще дальше, утверждая, что это вообще единственное практическое применение разума. Все размышления касаются средств. Разум не способен ни ставить, ни разрабатывать цель наших поступков, поскольку, по словам Юма, разум есть и обязан быть рабом наших страстей. Цели, следовательно, ставят страсти, и только страсти в конечном счете порождают мотивы наших поступков. Разум побуждает нас действовать только тогда, когда у нас уже есть мотивы. Если так, рассуждает Кант, практическое знание невозможно в принципе. Потому что не существует способа, которым разум мог бы задаться вопросом, что следует делать.
Кант стоит на том, что практический разум возможен. Он уверен (исходя из здравого смысла), что разум способен рассматривать и узаконивать не только цели, но и сами средства. И в этом случае имеет место объективная работа практического разума. Объективная, потому что в данном случае цели поступков предписывает разумным существам только разум, независимо от страстей, интересов или желаний. Чтобы это было возможно, требуется, по словам Юма, чтобы разум не только узаконивал, но и мотивировал наши поступки. Если разум не
Автономия воли
Кантовская философия морали вырастает из смешения идей трансцендентальной свободы и императива разума. Он считает, что целеполагание обязательно предполагает некую трансцендентальную свободу, о возможности которой свидетельствует его метафизика. Свобода — это возможность для воли самостоятельно устанавливать цели поступков. Выведение мною цели из некоего внешнего источника есть в то же самое время подчинение этому источнику. И любой естественный процесс, управляющий моими поступками, распространяет на меня несвободу от его причины. Таким образом, я предстаю неким пассивным каналом, через который природные силы утверждают свои законы. И если мои поступки можно назвать несвободными, то только в том смысле, что заключающийся в них смысл
Поступок, который зародился во мне, может быть приписан