Из допущения о трансцендентальной свободе Кант логическим путем выводит цельную систему общепризнанной морали. И поскольку парадокс о свободе в конце его умозаключений так и остается нерешенным, Кант не так уж неправ, предполагая, что его решение так и не будет найдено.
Гипотетический и категорический императивы
В области практического разума существует разделение между гипотетическим и категорическим императивами. Первый всегда начинается с «если», как во фразе «если хотите остаться, будьте вежливы». Цель здесь гипотетическая, а императив обозначает средства для ее достижения. Ценность таких императивов устанавливается «высшим принципом»: «кто желает цели, желает и средств». Это аналитический принцип, поясняет Кант (его истинность вытекает из самого понятия). Но, хотя гипотетические императивы имеют ценность, они никогда не объективны, поскольку всегда чем-либо
Категорические императивы не содержат «если». Они говорят, что следует делать,
Не так уж сложно проследить, как Кант соотносит различие между гипотетическими и категорическими императивами с различением между рассуждением о средствах и рассуждением о цели. Проблема практического разума теперь формулируется так: «Как возможен категорический императив?» Кант идет еще дальше, утверждая, что все нравственные принципы выражаются только категорическими императивами. «Если долг есть понятие, которое должно иметь значение и содержать действительное законодательство для наших поступков, то это законодательство может быть выражено только в категорических императивах, но никоим образом не в гипотетических» (т. 4, с. 200). Подчинение гипотетическому императиву есть подчинение условию, выраженному в том, к кому он обращен. И значит, он всегда опирается на гетерономию воли. Подчинение категорическому императиву, коль скоро он порожден только разумом, всегда автономно. Так Кант связывает различие между двумя видами императивов с различием между автономией и гетерономией, связывая тем самым проблему категорического императива с проблемой трансцендентальной свободы: «категорические императивы возможны потому, что идея свободы делает меня членом интеллигибельного мира» (т. 4, с. 234–235).