Капетинги. История династии (987–1328)

Становление центра для принятия политических решений нашло материальное выражение в росте численности людей короля, живущих в Париже. Клирики, нотарии, привратники, сержанты, адвокаты, прокуроры, члены парламента и другие советники наполняли залы и галереи Дворца на острове Сите (см. рис. 3) — резиденции власти, «места работы, жительства, приема». Тесное жилище Людовика Святого и Филиппа III было с 1296 по 1313 г. полностью перестроено, включив в себя просторные помещения для главных государственных служб, план расположения которых воссоздал Жан Геру. Залы на речном берегу, между башней Бонбек и Часовой башней, отдали парламенту. Канцелярия и Счетная палата разместились к северу и западу от Сент-Шапель. На западе находилась и резиденция короля, выходившая в сады.

Рис. 3. Дворец короля Капетинга на острове Сите в начале XIV в. (по Жану Геру)

Дворец находился в столице, население которой претерпело глубокие изменения: к клирикам, ремесленникам и лавочникам добавились законники, счетоводы, купцы и финансисты. Сколько жителей было в Париже к 1300 г.? Историки в зависимости от источника, на который опираются, разделились на два враждебных лагеря. Одни, исходя из «Описи приходов и очагов» 1328 г., перечисляющей около 62 тыс. очагов в Париже и окрестных приходах, считают, что в столице жило почти 200 тыс. жителей, то есть по меркам тогдашнего Запада она была чудовищно огромной. Другие, ссылаясь на книги сбора тальи 1292 г., указавшие в caput Regni (голове королевства) всего 15 200 податных, насчитывают едва 80 тыс. жителей, использовав обычные коэффициенты и приняв в расчет слуг, клириков, студентов и бродяг. То есть они низводят бесподобный мегаполис до уровня некоторых других ведущих городов Европы, таких как Флоренция, Милан или Венеция. Не вникая в детали спора, заметим, что в настоящее время чаша весов склоняется в пользу первой гипотезы. Париж, напоминает Жак Ле Гофф, современники воспринимали как исключительный город. При Людовике Святом, утверждает Раймон Казель, город насчитывал 150 тыс. жителей, к которым каждый год добавлялось по 750 человек, и к 1328 г. их численность превысила 230 тыс.[268]

Если никто и не думает отрицать укрепление сердца королевства, материально выразившееся в этом демографическом росте, то выявить перемены в местной администрации, где главное уже совершилось с 1230 по 1270 г., представляется делом более трудным. Тем не менее некоторые изменения можно отследить. Выделили несколько новых административно-территориальных единиц: бальяжи Труа, Шомон и Витри-ан-Шампань, бальяж Лилль во французской Фландрии (после победы в 1304 г.), сенешальство Ангулем в 1308 г. В том же году решили присоединить город Лион к бальяжу Макон. Карьеры местных чиновников складывались заметно по-разному на Юге, где сенешалем можно было служить некоторое время, но не пожизненно, и на Севере, где бальи все больше походили на функционеров современного образца, вся карьера которых осуществляется на государственной службе. Они переходили из одной административно-территориальной единицы в другую, как Гильом де Анже-младший, который успел побывать бальи в семи местах последовательно, прежде чем оказался в королевском совете. Некоторые бальяжи, как Руан, Амьен, Санс и Санлис, похоже, давали доступ в Совет, в парламент или в Казну, как в наши дни через пост финансового инспектора проходит «царский путь» к высшим должностям. В мирке бальи могли происходить «перемещения кадров», как в современной префектуре Ландерно. Таким образом в 1303 г. своих руководителей сменили семнадцать бальяжей. С тех пор началась эпоха государственной службы.

Бальи и сенешали уже могли считаться «анонимными» агентами королевской власти: их окружала туча судей, сборщиков налогов, ногариев, прево, виконтов и других клерков, равно как адвокатов и прокуроров короны. Цепкая и упорная деятельность всех этих слуг короля вызывала, как и в прошлые царствования, хор упреков. В 1303 г. осуждали способ, каким собирали пошлины за рельеф и за свободный фьеф, — последняя подать взималась с незнатных людей, приобретавших земли знати. Власть, конечно, обещала посылать на периферию «добрых и деятельных людей», чтобы возродить добрые обычаи былых времен. Пустые слова! Злоупотребления продолжались, и гнет, который население испытывало со стороны чиновников, при случае выливался в самый обыкновенный шантаж. Как раз сержантов и сборщиков налогов, чьим делом было принуждать и изымать, добрые люди и порицали. Зато надо подчеркнуть, что подданные скорей искали королевского правосудия, чем избегали его. Апеллировать к королю было очень просто — надо было обратиться либо к бальи, либо в парламент. Домогались также королевского суда в особом производстве, через посредство нотариев, которые превращали частные договоры в публичные акты. Был усвоен обычай ссылаться при этом на верховную власть, которую символизировали королевская печать и геральдические лилии.