Чеканка монеты была королевским делом, король обеспечивал подлинность монеты и имел право ее менять при условии соблюдения общих интересов. С 1293 г. монетой ведал начальник монетного двора, иногда заседавший в королевском совете, а через три года —
Не вдаваясь в излишние подробности, важно попытаться разобраться в этом аспекте политики Филиппа IV, который часто толкуют превратно, и воспользоваться для этого помощью Марка Блока, Раймона Казеля, Этьена Фурниаля и Жана Фавье[271]
. Тогдашняя монетная система оказалась очень подходящей для мутаций, потому что существовала счетная монета (абстрактная денежная единица; к счетным монетам относились ливр, су и денье) и реальная монета, звонкая и полновесная, как, например, серебряный турский грош (стоивший 1 су или 12 денье), золотой экю Людовика Святого (12 су, 6 денье), или рояльдор (Если вспомнить, что в девальвации, собственно, не было ничего нового, что уже в течение трех веков содержание чистого серебра в деньгах постоянно уменьшалось, то возникает вопрос: откуда же взялась досадная репутация Филиппа Красивого, который тут ничего не делал тайно? Несомненно, она возникла из-за размаха проводимых мутаций (двойной турский денье в 1303 г. девальвировался на 250 % по отношению к предыдущей чеканке) и их частоты, порождавшей сильное ощущение нестабильности. Символом этого царствования могло бы стать колесо Фортуны, возносящее одних, чтобы низвергнуть других. Должники и кредиторы поочередно то выигрывали, то проигрывали от королевской политики.
В 1295–1305 гг. королевская монета неоднократно слабела. Первая такая операция, которой предшествовал запрет на вывоз серебра за пределы королевства и на чеканку сеньориальных монет, произошла в апреле 1295 г.: были выпущены новые монеты с «платежной стоимостью, превосходившей ту, какую им придавали проба и вес». С 1303 г. перемены в монетной системе приобрели очень большой размах, как отмечено выше. Они затронули монеты из золота и серебра. Обесценившись по сравнению с золотом, серебро стало редкостью; торговые сделки были дезорганизованы, и стоимость жизни выросла. Это ослабление было выгодно должникам, потому что квартирная плата, рента и долги фиксировались в счетной монете. Зато пострадали кредиторы — 20 ливров, выплаченных в 1303 г., содержали не столько же драгоценного металла, сколько в 1295 г. Так что можно задаться вопросом, не была ли девальвация зародышем социальной политики. Такую гипотезу выдвинул Раймон Казель, говоря о первых годах царствования Иоанна Доброго. Ничто не мешает распространить ее и на более ранние времена — Филиппа Красивого.
Получал ли монарх выгоду от этих операций? Даже если верный Пьер Дюбуа ставил под сомнение барыши, полученные короной, ответить на этот вопрос надо утвердительно. Исследования Жюля Виара[272]
, который продолжил анализ Раймона Казеля, показывают, что мутации принесли королю огромные доходы. Это наглядно иллюстрирует следующая таблица:С удивлением замечаешь, что с 1298 по 1300 г. монеты обеспечили более половины дохода, причем согласия подданных, от которых власть потребовала совсем другой субсидии, не спросили. Однако в принципе мутации могли происходить только по причине войны (