Капиталисты поневоле

Религия в первых главах этой книги затрагивалась в первую очередь в ее институциональных аспектах. Церковь была ареной конфликтов, потому что представляла резервуар богатства и власти. В то же время церкви были местом, где люди присягали на верность религиозным лидерам и идеям, и, по мнению Макса Вебера, были критически важны для развития капиталистических практик.

Объяснять происхождение капитализма без ссылки на духовные мотивации протестантизма Вебер считал невозможным. Я хочу показать, что европейцы Средних веков и раннего Нового времени были рациональными в том смысле, что они прекрасно знали о своих непосредственных и локальных интересах и могли определить союзников и противников в борьбе за поддержание и улучшение своих социальных позиций. В то же время индивидуумы и группы обычно были не способны предсказать ни долгосрочный эффект своих стратегий, ни последствия локальных событий, например, трансформацию крупномасштабных социальных структур.

В этой главе анализируется утверждение Вебера в ответ на марксистские и другие структурные объяснения социального действия, которое можно сформулировать так: усилия людей воспроизвести или повысить свое социальное положение мотивируются, а порой и трансформируются религиозными интересами и идеями. Вебер полагал, что религиозные нововведения — особенно относящиеся к кальвинизму и теологически равным сектам—преобразовывали идеальные интересы верующих, заставив их принять новые практики, которые, будучи примененными к светской деятельности, революционизировали экономическое и интеллектуальное производство и отправление власти. Вот почему Вебер говорил о невозможности предсказания места зарождения и траекторий раннего капиталистического развития, исходя из анализа дореформационных социальных структур.

Причинная роль протестантской этики в модели Вебера краткосрочна. Как только люди в одном обществе начали заниматься рационально экономической (или политической, или научной) деятельностью, их соседи и противники в ответ вынуждены были сделать то же самое, чтобы защитить свои материальные интересы. Вот почему Вебер рассматривает рациональное действие как «железную клетку».

Осторожное и расчетливое навязывание Вебером протестантской этике роли причинно-следственного пускового механизма не решает две проблемы. Во-первых, он не может объяснить, почему только некоторые европейцы, а не все, были привлечены протестантской доктриной. Во-вторых, со времени опубликования «Протестантской этики и духа капитализма» несколько историков обнаружили, что ранние протестанты придерживались самых разных взглядов по отношению к политике и экономике, не все из них вели к рациональной экономической деятельности.

Эти две проблемы бросают тень сомнения на всю критику Вебером структурных объяснений развития капитализма. В данной главе предпринята попытка разбить эту позицию и утвердить превосходство структурной модели, показав, как матрица социальных отношений, развитая в предыдущих главах, может быть использована для решения двух проблем веберовского тезиса, объясняя шаблоны религиозной верности и некоторые особые политико-экономические доктрины и практики протестантской и католической церквей в Англии и Франции. Эта структурная матрица позволяет увидеть различные практики и верования протестантизма и реформированного, посттридентского католицизма не как реакцию «традиционного» социального порядка на идеологический удар, а как способы, при помощи которых социальные акторы могли осмыслить и отстаивать свои изменяющиеся светские интересы, примиряя их со столь же реальными и насущными духовными потребностями.

Эта матрица также поможет нам понять различные и не пройденные до конца пути, какими европейцы двигались к рациональному действию в раннее Новое время. Недавние открытия историков, показывающие, с какой легкостью европейцы носили «железную клетку» рациональности в XVI-XVIII вв. и даже в другие эпохи, наносят теоретический и исторический удар по тезису Вебера. Политизированный и неодинаково трактуемый в различных ситуациях характер рациональности, примером чему может служить борьба за подчинение магии и подавление колдовства, заставляет предположить, что фрагментированные элиты и классы, действовавшие в многослойных социальных структурах, прибегали к разным формам действия. Эти формы действия не объясняются веберовскими идеальными типами рациональности и даже игнорируются эволюционными схемами многих поздних последователей Вебера. В данной главе показывается, что та же структурная динамика, которая установила параметры религиозных верований и действий, оформила и сами исторически различные усилия элиты контролировать народную религию и магию, и создала различные схемы частичного упадка магических верований и практик в Англии и Франции.