Капиталисты поневоле

Если утеря католической церковью фактической монополии на магические практики открыла возможности для конкурентов-колдунов в первое столетие после Реформации, то, как утверждает Томас, продолжительная приверженность протестантов к рационализму и поборничество эффективности человеческого труда создали интеллектуальный климат, подорвавший веру в магию. Сначала протестантская элита в XVII в., а потом и все больше простых людей стали отвергать существование магических сил (с. 641-668).

То, что Томас упирает на первичность интеллектуальных, а не институциональных факторов при объяснении упадка магии, обосновывается его открытием, что в Англии большинство людей оставили веру в магические силы до развития более эффективных научных и медицинских техник контролирования природы и облегчения страданий. «Таким образом, перемена, произошедшая в XVII в., была более ментальной, чем технологической. Во многих различных сферах жизни [в попытках обуздать бедность, улучшить сельское хозяйство, реформировать государство и, что важнее всего, получить научное объяснение] эта эпоха видела пробуждение новой веры в возможности человеческой природы» (с. 661).

Неравномерный и слишком растянутый во времени отказ от магии наносит удар по тезису Вебера о немедленном влиянии протестантизма, сразу вызывающем рациональное мышление и действие. Кроме того, он противоречит заключениям современных теоретиков модернизации о том, что люди меняют свои практики в ответ на видимые достижения в других, более технологически развитых секторах. Рассматривая магию всерьез, как интеллектуальное предприятие, Томас сумел показать «тавтологический характер утверждения [Бронислава] Малиновского о том, что магия занимает вакуум, оставленный наукой» (с. 667). Каждая система вербовала своих сторонников, прежде всего благодаря своим предположениям об отношениях между человеком, Богом и духовным миром, а только потом благодаря своим действенным достижениям. Магия пришла в упадок, по мнению Томаса, потому что сначала элита, а потом и большинство населения стали все меньше и меньше принимать ее интеллектуальные предположения.

Наука привлекла некоторые группы раньше других, а отказ от магии не убедил всех скептиков в необходимости введения государственных санкций против тех, кто продолжал ее практиковать. Томас часто описывает, но не называет причины и различия в отношении к магии и практикующими ее в Англии. И что особенно важно, Томас не объясняет расхождения между интеллектуальным отказом от магии и желанием преследовать колдунов. Пуритане первыми в Англии отрицали возможность манипулирования магическими силами в этом мире, однако они очень неохотно поддерживали, а порой и противодействовали повторяющимся попыткам чиновников англиканской церкви преследовать колдунов из народа, при том что сами англикане не были готовы оставить магические практики. Между тем равно хорошо образованные священники и миряне—члены радикальных сект приветствовали магию, даже когда они пытались отделить свои практики от практик католиков или частных колдунов. Кроме того, Томас не может объяснить, почему атаки на ведьм в Англии усиливались 1580-1590-х гг. и ненадолго — в 1645-1647 гг. (с. 256-261, 449-451).

Классы и рациональность

Исследователи магии на континенте, в отличие от Томаса, фокусировали свое внимание на социальных различиях между колдунами и их сторонниками, с одной стороны, и инквизиторами и скептиками — с другой. Образцовым в этом смысле можно считать эссе Карло Гинзбурга «Верх и низ» (Ginzburg, 1976). Он утверждает, что в католической церкви на протяжении всего Средневековья и Ренессанса слова святого Павла против нравственной гордыни, «noli altum sapere» («не высокомудрствуй»), стали «пониматься как предостережение против умственного любопытства еретиков в вопросах религии... как слова, совершенно явно направленные против любых попыток преступить границы, положенные человеческому интеллекту. то есть „не стремись познать высокие вещи“» (с. 30).

Гинзбург утверждает, что религиозные и светские элиты Европы осуждали религиозную ересь, политические перевороты и свободомыслящую науку как равно опасные угрозы власти церкви и государства, которые поддерживают «почтенную картину космоса» (с. 33). Элиты атаковали колдовство и науку из-за «возможности провести губительные аналогии между „новой наукой“ [и народной системой магии] и религиозными и политическими вопросами» (с. 35). Гинзбург предполагает, что индивидуалы-атеисты и вожди радикальных политических движений также были осведомлены о подрывном потенциале науки и магии.