Капиталисты поневоле

Дореформационное католическое духовенство столкнулось с вызовом другого вида от народных целителей и колдунов. Если судить по записям судов над ведьмами, в столетия до Реформации католическим священникам или их высшим чинам, состоявшим в Инквизиции и других судебных органах, в рамках английской и французской церквей угрожало немного конкурентов. Так как народные колдуны и их приверженцы не оставили по себе записей, историки никогда не смогут до конца определить, насколько подобные практики были распространены до Реформации, ни абсолютно, ни относительно, по сравнению с гораздо более преследуемой и поэтому более задокументированной магией постреформационной эпохи. Для данного исследования важен контраст между относительным равнодушием английских и французских приверженцев магии из кругов духовенства, аристократии и королевской семьи к вызову со стороны конкурентов из народа до Реформации и более интенсивными, хотя и не совсем последовательными и успешными усилиями этих же слоев уничтожить неофициальную магию после Реформации.

ИНСТИТУЦИОНАЛЬНАЯ И ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ РЕФОРМАЦИЯ

Реформация бросала и институциональный, и идеологический вызовы монопольным претензиям католического духовенства на церковные должности и богатства, и на их способность понимать и использовать божественную силу. Критика католицизма в устах Мартина Лютера и Жана Кальвина отличалась от предшествующих попыток мирян узурпировать привилегии духовенства тем, что они отрицали права любых индивидуумов и институций монополизировать магическо-религиозную власть и знание. Они утверждали, что все люди имеют прямой доступ к божественной благодати. Кроме того, Лютер и Кальвин отрицали, что эту благодать можно применить для накопления магических сил, действенных в этом мире, и тем самым отвергали все претензии как католических священников, так и их королевских и аристократических соперников.

Короли, аристократы и другие миряне воспринимали идеи Лютера и Кальвина в контексте возможностей использовать и присваивать ресурсы католической церкви. Эти возможности, в свою очередь, определялись дореформационной структурой взаимоотношений между короной, аристократией и духовенством в Англии и Франции. Причинно-следственная связь, которую я здесь предлагаю, отличается от той, о которой говорила Фулбрук (1983), потому, что она не смогла объяснить принятие «пуристской» религии в некоторых частях Западной Европы и утверждала, что позже политическое значение этих «протестантизмов» определялось действиями государства. На самом деле оба религиозных течения и их политическое содержание в то время определялись правящими элитами Англии и Франции XVI-XVII вв.

Минимальные основания, которые разделяли все протестанты в Англии, Франции и повсюду в Европе — отрицание верховенства папы и поддержка государственного и местного приходского контроля над церковными постами. При трактовке Реформации таким образом огромное большинство землевладельцев Англии были протестантами, а во Франции протестантизм никогда бы не получил значительной поддержки, так как там можно учитывать лишь меньшинство знати.

Протестантизм был принят в Англии иначе, чем во Франции. Вопреки Вутноу, землевладельцы обычно не противодействовали протестантизму и в Англии, и во Франции. Напротив, английские землевладельцы были самыми важными союзниками Генриха VIII в его Реформации. Скорее они, а не маленькая и политически слабая городская элита, были распорядителями большей части национализированной церковной собственности и обеспечили принятие реформационных законов в наиболее могущественной Палате лордов. Более важно, что крупные светские магнаты развернули независимые армии, которые они по-прежнему контролировали в первой половине XVI в., чтобы подавить, а не поддержать прокатолические восстания, которые последовали за упразднением монастырей (Davies, 1968, с. 54-76; Fletcher, 1968, с. 21-47; Harrison, 1981; James, 1970, с. 3-78; Smith, 1984, с. 18-35).

Критическое различие между Англией и Францией состояло не в степени королевской автономии от знати, которая, вопреки утверждениям Вутноу, была невелика в обеих странах. Все дело было в общей структуре элит: в Англии большая степень независимости от светской элиты землевладельцев духовенства делала его привычной мишенью как для короны, так и для манориальных лордов. Во Франции крепкие связи между духовенством и аристократами привели к тому, что большинство светских землевладельцев, включая аристократов-протестантов, поддержали сопротивление духовенства королевским притязаниям на их доходы, при условии, что они сами назначали священников на их должности (Blet, 1959; Parker, 1978, с. 22-23). Французские монархи XVI в. смогли присвоить себе церковную собственность только там, где духовенство ранее избежало подчинения знати (Cloulas, 1958).