– Мне кажется, господин кардинал, у вас есть воспитанница?
– Да, сир, внучатая племянница, мадемуазель де Плесси, которую я только что выдал замуж за одного бретонского дворянина, господина Плело.
– Это прекрасно; тогда, может быть, этот болван Лоредан ошибся?
– В чем, сир?
– Он принес мне серьги, предназначавшиеся для вас?
– Нет, сир, – ответил Ришелье, – я не настолько богат, чтобы делать моей племяннице подобные подарки. Я заказал эти серьги от имени вашего величества и надеялся, что ваше величество…
– Их подарит вашей племяннице?
– О, что вы, сир, вовсе нет, но…
– А тогда кому же?
Улыбка сошла с лица Ришелье. Кардинал снова стал тем жестким государственным человеком, перед которым трепетали все, даже его августейший хозяин.
– Сир, да простит меня ваше величество, но для того, чтобы объяснить вам, для чего я заказал эти серьги, я вынужден буду побеседовать с вами о важных вещах.
Король в свою очередь посмотрел на часы.
– Ну а вы уверены, господин кардинал, – спросил он, что сир и мадемуазель де Бовертю приедут?
– Я могу поручиться за это вашему величеству.
Король вздохнул.
– Ну что же, я слушаю вас. Все равно, – что о политике говорить, что о чем-нибудь другом.
– Сир, – продолжал Ришелье, – ваше величество все последнее время жили несколько в отдалении от семьи…
– Да нет, господин кардинал, я как-то этого не заметил.
– Вашему величеству пошел тридцать восьмой год.
– Да, верно. Как время-то идет, господин кардинал!
– А трон не имеет наследника…
Король нахмурился.
– Ах, господин кардинал, – сказал он сердито, – вы опять будете со мной говорить о королеве?
– Но, сир…
– И вы неправы, господин кардинал. Королева покинула двор без моего разрешения и отправилась жить в Амбуаз… Ну что же, пусть там и остается!
– Простите меня, сир, но я подумал…
– Что подумал?
– О том, что от Амбуаза недалеко до Блуа.
– И вы рассчитываете, что я поеду повидать ее?
– В этой надежде, сир, – смиренно ответил кардинал, – я и заказал эти серьги…
Король расхохотался во все горло, что вообще-то было Для него непривычно.
– Господин кардинал, вы плохо все продумали.
– Как так, сир?
– И ваши серьги попали по другому назначению. Я их сегодня же вечером подарил…
Ришелье принял наивный вид.
– Ваше величество решили помириться с мадемуазель де Отфор?
– И вовсе нет, – ответил король. – Я подарил серьги донье Манче.
– А кто такая донья Манча, сир?
– Прекрасная и в высшей степени любезная женщина, которая охотится на оленя, как сама богиня Диана.
– Ах, вот как! – совершенно равнодушно произнес Ришелье.
Король второй раз взглянул на часы. Было половина одиннадцатого.
– Не находите ли вы, господин кардинал, – произнес король, что сир де Бовертю несколько злоупотребляет моим терпением?
– Он приедет, сир, не сомневайтесь. Может быть, все-таки партию в шахматы?
– Хорошо, – безрадостно согласился король.
Ришелье позвал слуг. Двое пажей установили шахматную доску.
Людовик страстно любил играть в шахматы, особенно с кардиналом, который был очень сильным противником. Садясь за шахматную доску, Людовик подумал, что свидание он назначил на полночь, а сейчас только половина одиннадцатого. Партия же в шахматы с кардиналом никогда не продолжалась более трех четвертей часа.
Расставляя на доске фигуры, Ришелье обменялся быстрым взглядом с одним из своих офицеров, в эту минуту как раз появившимся на мгновение на пороге двери, к которой Людовик сидел спиной.
Партия началась; кардинал, несомненно преднамеренно, сделал одну за другой две ошибки, вследствие чего король сразу же получил значительное преимущество.
Когда Людовик проигрывал, то испытывал такое разочарование, что отталкивал доску и говорил:
– Господин кардинал, вам несомненно помогает сам дьявол; это нечестная игра.
И никогда в этом случае не хотел отыграться. Когда же он выигрывал, то напротив, настроение у него поднималось, в он предлагал кардиналу взять реванш. На этот раз кардиналу был поставлен мат за двадцать минут.
– Ах, господин кардинал, – сказал Людовик, – вас уж слишком одолевают политические заботы. Ну как, может еще одну партию?
– Охотно, сир, – ответил кардинал.
И они начали новую партию. Но, несколько минут спустя, один из гвардейцев доложил о сире и мадемуазель де Бовертю.
– Ах, честное слово, – воскликнул король, увлеченный игрой, – они прекрасно подождут, пока я закончу партию.
На этот раз кардинал затянул игру; он не дал так легко себя победить, и партия продолжалась целый час. Когда король объявил мат, пробило без четверти двенадцать.
«Ах, черт, – подумал Людовик, – а мне еще скакать два лье. Ба! У моего братца герцога Орлеанского кони добрые, а донья Манча меня подождет несколько минут.»
И в покои ввели сира и мадемуазель де Бовертю. Эти двое, почтительнейше склонившиеся перед его величеством, являли собой два ярчайших образца провинциального дворянства того времени.
Брат был крупным и крепким мужчиной лет сорока восьми, широкоплечим, с сединой на висках, загорелым; шел он прямо, голову нес высоко и был несгибаем, как швейцарский гвардеец.