Капитан Михалис

Несмотря на постигшие его разочарования, Казандзакис с болью и возмущением воспринял выход в свет в 1929 году трилогии Панаита Истрати «К другому огню», полной раздражения и озлобленности, яростных, во многом несправедливых и необъективных нападок на Советский Союз. «То, о чем пишет Панаит, – отмечает он в письме к Элени Самиу, – несомненно, правда. Но ведь это только одна из многих сторон, составляющих истину. Абсолютизация зла или добра свидетельствует либо о поверхностности, либо о нечестности. Панаит в своих обличениях, конечно же, поверхностен… Больше всего меня возмущает то, что он цепляется за частности, забывая о том хорошем, с чем ему довелось соприкоснуться в России».

Привязанность к России, к Советскому Союзу Казандзакис сохранит на всю жизнь. «Советский период», во время которого он увидел «окровавленный, но светлый лик России», будет в дальнейшем питать его творчество, в чем наверняка убедится и читатель настоящей книги.

Как ни парадоксально, находясь в Быкове под Москвой и готовясь к поездке по СССР, к написанию серии статей и книги, которые должны были по замыслу вылиться в гимн новому общественному строю, Казандзакис одновременно формулирует свою метафизическую концепцию. Последняя глава «Аскетики» преисполнена мрачных эсхатологических предсказаний: «И неминуемо наступит день, когда земля исчезнет в огне… Придет время, когда пожар охватит вселенную…» В этом – весь Казандзакис: мятущийся, противоречащий сам себе, но всегда честно и беззаветно ищущий смысл жизни, выход из философского тупика. Чрезвычайно противоречивая эклектичная концепция отразилась и в художественном творчестве, прежде всего – в «Одиссее», а главное – определила образ жизни писателя, хотя он и сознавал, что существует в мире, слишком далеком от реальной жизни.

На полувековом творческом пути Казандзакис многое переосмыслил в своем мировоззрении, но сути своей философии не изменил. Его «Аскетика» – это сплав идеализма и материализма, идей Ницше, Бергсона, Фрейда, Кьеркегора, Ясперса, Бердяева, буддизма, христианского аскетизма и богоискательства, дарвинизма и марксизма. Иными словами, Казандзакис сочетает порой несовместимые и противоположные точки зрения. Вот некоторые «исходные» идеи, затрагивающие и его прозу.

В черной бездне небытия, по Казандзакису, человеческая жизнь – лишь «короткий светлый промежуток». В этом «промежутке» материализуется бергсоновская чистая энергия – «жизненный порыв» – и одновременно материя превращается в дух. Иными словами, в ходе непримиримой борьбы происходит единение двух противоположных начал: тяжелой, тяготеющей к земле материи и рвущегося вверх, к вершинам свободного, интеллектуального творчества духа. Вселенная, по Казандзакису, зиждется на двух противоборствующих течениях: течении жизни, которое ведет к бессмертию, и течении разложения, ведущем к смерти. «В недолговечных живых существах, – пишет он в „Аскетике“, – происходит борьба этих двух течений. Оба они исходят из недр изначального вещества».

Хаос, безмолвие, небытие с одной и с другой стороны «промежутка жизни» есть, по Казандзакису, абсолютная свобода, абсолютный дух. Возвращение человека после смерти в область небытия (и, следовательно, абсолютной свободы) есть вознаграждение за жизнь, за то, что в промежутке между двумя пустотами человеческая жизнь наполнена смыслом. Хотя борьба отдельного индивидуума в большинстве случаев бессмысленна для него самого, зато она имеет некий высший смысл, ибо является формой существования вселенной.