Капитан Михалис

Центральной фигурой минойского пантеона была Великая Богиня-Мать, «владычица» – так именуют ее надписи, найденные в Кноссе и других местах. Она была олицетворением вечно живой природы. Естественные силы воплощались в образе «владычицы». Женщина-Мать, кормилица, покровительница плодородия, урожая, повелительница животного и растительного мира, домашнего хозяйства, подземного царства, она являлась защитницей всех жителей городов и поселений. За этим образом угадываются черты древнего божества плодородия – Великой Матери всех людей, животных и растений, почитание которой было широко распространено во всех странах Средиземноморья, начиная с эпохи неолита.

И здесь надо обратить внимание на то, что в романе «Капитан Михалис» сам остров Крит – это не мужской род, а слово женского рода. В романе постоянно, когда речь заходит о Крите, сразу упоминается женское начало. Критяне по своему вероисповеданию считали себя православными христианами, но историческая память о предках, о некогда существовавшей на острове минойской цивилизации не проходит для них бесследно. Крит и есть воплощение культа Матери-Богини, только теперь этот образ высшего божества приобретает причудливое христианское воплощение. Например, мы узнаем, что у митрополита, главы критской православной общины, есть очень странная икона, на которой изображено распятие. Я приведу лишь пересказ этого отрывка по английскому изданию романа, читатели этой книги смогут уже прочитать его в непосредственном переводе с новогреческого языка: «Дети мои, – обратился митрополит к собравшимся, – я собираюсь показать вам одну замечательную картину. Но, прошу вас, не будьте слишком впечатлительными и не поддавайтесь эмоциям. Вы все знаете нашего друга Мурдзуфлоса. Это его работа. Человек он богобоязненный, что не мешает ему иметь видения. Он видит многие вещи не так как другие и не потому, что у него богатое воображение, а лишь потому, что Господь накладывает на наши очи шоры, словно лошадям, чтобы те не отвлекались понапрасну и прямо шли к своей цели. И только Господь знает, почему эти шоры он снимает с очей избранных провидцев». С этими словами митрополит достал из ящика картину, аккуратно завернутую в белую ткань. Затем он осторожно раскрыл ее и показал изображение трем своим гостям.

Капитан Эляс взял картину, поставил себе на одно колено и уставился на то, что оказалось прямо перед ним, своим единственным глазом. «Но это же Распятие, – воскликнул он, – но я не пойму, в чем тут дело».

Следующим над картиной склонился Маврудис. Он внимательно стал рассматривать изображение и вдруг издал крик: «Да простит меня Господь! Мои глаза подвели меня. Но такого быть не может!»

«Потрясающе! – не выдержал третий гость Хаджисаввас, который успел вытащить увеличительное стекло, и теперь буквально впился взором в изображение. – Какая потрясающая идея! Да благословит Господь твои руки, Мурдзуфлос! Да! Подтверждаю! Это подлинное Распятие! Но только критское Распятие! И никакое другое! Слово чести, если бы я был епископом, то поместил бы этот необыкновенный образ в самом центре церковного иконостаса».

Митрополит издал довольный смех и одобрительно закивал своей львиной гривой седых волос.

«Но есть маленькое „но“, господа, – не унимался Маврудис, – на этой картине изображен не Христос. И будь я великим грешником, Господи, если скажу, что вижу на кресте Женщину, на груди которой изображен патронташ и серебряные револьверы на поясе».

«Это наша Крит, наша Крит», – не выдержал митрополит и произнес сказанное срывающимся от эмоций голосом. «Видите, видите! Крест покоится на голгофе, состоящей из черепов и костей. Из наших черепов и костей, братья! А небо! Обратите внимание! По небу ходят черные грозовые тучи, и яркие молнии освещают стены монастыря на заднем плане, видите, справа. Вглядитесь в эту колокольню, в мельницу, что изображена перед ней. Вглядитесь в купола, в стены, украшенные башнями. Это Аркадия! А наша Крит прибита гвоздями к кресту, подобно Матери, одетой в черное, чья кровь бежит вниз ручьями на головы детей Ее. А внизу, у подножия креста, слева и справа, изображены два капитана, один из которых седой как лунь, а другой молодой и в широкой феске».

«Но вглядитесь, владыка, из уст нашей Крит вылезает какой-то свиток с надписью, – заволновался Маврудис. – Что там написано?»

«Что написано?» – словно спросил самого себя капитан Эляс и наклонился вперед, но так и не смог разобрать. Тогда Хаджисаввас стал медленно водить увеличительным стеклом вдоль надписи и затем произнес: «Эли, Эли, лама сабахтани…»

«Отец! Отец! Зачем ты покинул меня», – перевел это евангельское изречение митрополит.

В течение долгого времени никто из собравшихся не мог произнести ни слова. Четверо мужчин напряженно смотрели на столь необычный сюжет Распятия и тихо вздыхали. Наконец напряженную тишину прервал Маврудис: «Господи! Но это же грех! Наша Крит в образе распятого Спасителя».