Капитан Михалис

Туркам надо было на ком-то сорвать свою злость; они набросились на несчастную старуху и несколькими ударами кинжалов прикончили ее.

– На безрыбье и рак рыба! – процедил один, вытирая лезвие собранными бабкой травами.

Весть о зверстве турок быстро облетела всю округу. Началась резня. Дня не проходило, чтобы не был найден на дороге зарезанный грек или труп турка, зарытого в землю в собственном саду или брошенного в пересохший колодец. Волна убийств докатилась и до Мегалокастро.

Однажды турки подпоили Сулеймана, сеиза паши, и принялись натравливать его на греков.

– Раз уж ни у кого больше храбрости не хватает, придется тебе расправиться с неверными. Начни с капитана Михалиса!

Сулейман, вооружившись ятаганом, который подарил ему на байрам повелитель, бросился в греческий квартал. Услыхав его грозные выкрики, христиане хватали в охапку детей и запирали двери. Все улицы мгновенно опустели. Случайный прохожий, завидев издали разъяренного арапа, стучался в первую попавшуюся калитку.

– Ну вот, опять началось! Быть пожару на Крите! – говорили люди.

Одни цепенели от страха, другие глухо роптали, третьи вытаскивали спрятанные на чердаках сабли и счищали с них ржавчину.

У источника Идоменеаса арап остановился перевести дух. От выпитой ракии и полуденного зноя пот струился у него со лба. Сулейман сунул голову под струю прохладной воды и принялся обливаться. И вдруг в просвете между расставленными ногами увидал на другом конце улицы капитана Михалиса. Сеиз схватил ятаган и с ревом кинулся к нему.

Грек остановился, хотел было повернуть от греха подальше, но устыдился за себя. Приоткрылась калитка, выглянула простоволосая жена Красойоргиса.

– Чего стоишь, капитан Михалис? Заходи скорей!

Но он, не отвечая, снял большой платок и намотал его на руку. На противоположной стороне улицы тоже скрипнула калитка. Показалась кира Пенелопа, следившая за происходящим.

– Сосед, ради всего святого, заходи ко мне, спрячься!

Арап, топая огромными ножищами, приближался. На улицу выбежала кира Катерина.

– Михалис, Михалис, пожалей нас! – вскрикнула она.

Сулейман, злобно скрежеща зубами, посверкивая белками глаз, уже стоял рядом с капитаном Михалисом.

– Ага, попался, гяур! – он взмахнул ятаганом.

Кира Катерина хотела заслонить собой мужа, но капитан Михалис оказался проворнее: он со всей силы ударил арапа кулаком в живот. Сулейман застонал и грохнулся наземь, перегородив своим телом узкую улочку. Капитан Михалис нагнулся, вырвал у него ятаган, перешагнул через распростертую тушу и зашагал к своей калитке.

– Твое дело – за домом глядеть, – бросил он жене.

Они вошли во двор: впереди капитан Михалис, позади Катерина. Она вынесла мужу чистую рубаху, он переоделся, умылся и немного отошел, потому что, когда рассматривал острый ятаган, под усами как будто даже мелькнула улыбка.

– Слышь, жена, отдай-ка эту штуковину Трасаки – карандаши чинить…

В тот же вечер два турчонка, муэдзиново отродье, подстерегли и отколошматили святого человека – Бертодулоса, изодрали в клочья соломенную шляпу, сорвали накидку – едва он ноги унес.

А наутро нашли муэдзина, привязанного к Большому платану. Был он в чем мать родила, посинел от холода, только борода его и согревала. Чтоб не кричал, ему заткнули рот его же собственной чалмой. Когда его отвязали, растерли ракией, напоили горячим отваром шалфея, он опомнился и заговорил. Оказалось, его схватили в полночь двое греков – один с огромными, как у дикого кота, усами, другой хромой. Вначале они собирались отрезать ему бороду, да у обоих не нашлось ни ножа, ни ножниц, потому злоумышленники ограничились тем, что заткнули рот, привязали, плюнули на него несколько раз и ушли в сторону порта.

Когда слух об этом достиг паши, он рассвирепел и отдал приказ хватать всех хромых без разбору и бросать в темницу. Приходили и за капитаном Стефанисом, но, по счастью, не застали дома. В темнице их избивали, поили касторкой, чтобы вырвать признание, но хромые держались молодцами: ни один слова не вымолвил. Через три дня паше надоело содержать эту ораву человек в тридцать, и он их выгнал, а гнев свой обратил на Сулеймана.

– Ах ты, сарацин вонючий! – кричал он, нахлестывая его бунчуком по спине. – Впредь запомнишь, скотина, как Турцию позорить!

В конце концов, он повелел бросить арапа за решетку и заковать в железные цепи.

Из Африки дули засушливые южные ветра, насквозь продувая жилища и поднимая густую пыль, которая набивалась в нос, рот, уши. Днем даже собаки прятались куда-нибудь в тень, не говоря уже о людях. У Барбаянниса торговля шла бойчей некуда, только и бегал по домам да по лавкам со своим шербетом. Этому сухощавому старичку, казалось, не страшны ни летний зной, ни зимняя стужа: его и освежали, и согревали думы о вырученных деньгах.