Капитан Михалис

Но старый турок медлил: явно хотел еще что-то сказать, но не решался.

– Ну, чего мнешься? Говори, что хочешь сказать, или проваливай.

Али-ага перешел на шепот.

– Ходят слухи, капитан… – начал он и опять запнулся.

– Да говори же ты, ведь я тебе за это и плачу!

– Ходят слухи, что он, бедняга, калекой остался…

– То есть?

Али-ага наклонился к самому его уху.

– Ну, не мужчина он больше… И Эмине-ханум об этом знает…

– Пошел вон!

Али-ага, спотыкаясь о канатные бухты, с трудом нашарил дорогу к двери и исчез. Капитан Михалис вскочил и начал метаться по лавке.

– Не может этого быть! Не верю! Нет, не может быть!

У него в голове не укладывалось страшное несчастье, постигшее Нури-бея.

– Нет! Нет! Не верю! – повторял он, кусая губы. – А если и впрямь?.. Если Али-ага не соврал? Да у кого ж рука поднимется мстить после этого? Может ли быть тяжелее кара?!

Внезапно пришло решение:

– Поеду сам, а там видно будет…

Еще несколько дней он выжидал: пусть оклемается малость… А в воскресенье, оседлав кобылу, выехал за арку Пендевиса. Хлеба уже все скошены, виноградные лозы гнутся под тяжестью бесчисленных гроздьев. Небо пышет зноем.

Жатва, сбор винограда, восстание, подумал он с болью. Несчастная мать-земля! Он любил свою землю, считал ее живым существом, способным кричать и плакать. Да, Крит – это не камни, не земля, не корни деревьев, а несметное количество отцов и матерей, которые собираются по воскресеньям в церкви, копят в душе гнев, чтобы, когда придет время, развернуть стяг и уйти с ним в горы. На этом стяге в течение многих веков матери Крита, склоняясь, вышивали черными и седыми волосами бессмертные слова: «Свобода или смерть!»

Глаза у капитана Михалиса затуманились, подернулись слезами. Думая о Крите, он не стыдился этих слез.

– Несчастная земля! Несчастная мать!

Солнце уже стояло в зените, когда вдали, меж оливковых деревьев, забелел хутор бея. Капитан Михалис пришпорил кобылу.

Сквозь распахнутые настежь ворота он свободно въехал во двор. Спешился и огляделся. Сколько лет миновало! Здесь, под этой дуплистой оливой, они сидели друг против друга, решая, то ли побиться не на жизнь, а на смерть, то ли, наоборот, побрататься… А теперь, через столько лет, он по велению Господа Бога приехал сюда мстить, а душу, как и тогда, раздирают сомнения.

Подбежал слуга, узнал его:

– Добро пожаловать, капитан Михалис!

– Где хозяин?

– У себя, наверху.

– Скажи, что я хочу его видеть.

Конь Нури, почуяв кобылу, просунул красивую голову в дверь хлева и заржал. Кобыла тоже увидела его, но не выказала никакого интереса, так как носила в чреве жеребенка.

Слуга вскоре вернулся.

– Бей говорит, что ты, капитан, для него самый дорогой гость. Только сделай милость, обожди немного, пока он оденется. Расседлать твою кобылу?

– Не надо!

Капитан Михалис подошел к колодцу, взял медный ковш, напился. В этом самом ковше они когда-то смешали кровь, вот и турецкая надпись, которую в тот вечер перевел ему Нури: «Прохожий, подними голову и пей. Ведь даже куры, когда пьют, поднимают голову, благодаря Аллаха».

Опять выбежал слуга.

– Прошу, капитан, заходи в дом. Бей ждет тебя.

Капитан Михалис туго стянул черный платок на голове, засунул поглубже за пояс кинжал и, дернув себя за ус, вошел в дом.

Нури-бей, нарядный как жених, сидел в тени на диване. Он догадался, зачем пожаловал этот гость, и ему не хотелось предстать перед ним жалким и бледным. Потому он тщательно нафабрил усы, подрумянил щеки, подвел сурьмой глаза и прицепил к поясу кинжал с черной рукояткой.

– Рад тебя видеть, капитан Михалис! – Он приветливо улыбнулся и протянул руку.

Но капитан Михалис демонстративно убрал руки за спину: еще не хватало, чтоб он пожимал руку убийце своего брата! Нури откинулся на спинку дивана, со вздохом предложил гостю садиться. Но тот остался стоять и молча смерил его взглядом с головы до ног, будто прикидывая, достанет ли у Нури сил, чтоб с ним сразиться.

– Неужто даже не присядешь с дороги, капитан Михалис? Путь-то неблизкий, устал небось?

– А тебя что, и ноги не держат? – в тон ему отозвался капитан Михалис. – Я не затем весь этот путь проделал, чтоб на диванах рассиживаться.

– Не бойся, я знаю, зачем ты здесь… Знаю, но всему свое время… Прежде выпьем по чашке кофе, выкурим по цигарке, поговорим, а уж потом перейдем к твоему делу. – Голос у Нури-бея был спокойный, усталый.

– Воля твоя, не будем торопиться, – кивнул капитан Михалис и уселся напротив. В полумраке ему никак не удавалось хорошенько рассмотреть лицо бея. – Поговаривают, что рана у тебя тяжелая.

– Да нет, я здоров, не беспокойся… Отлежался, и силы ко мне вернулись, так что…

– Что ж, я рад, – сказал капитан Михалис.

Им подали кофе. Гость и хозяин свернули цигарки и курили молча, понурив головы. Наконец-то явился отомстить за брата, думал Нури-бей, вон и одет в черное, как Харон… В добрый час… Да и к чему мне такая жизнь – позор один!

– А я уж давно тебя поджидаю, – сказал он вслух.

– Спасибо за кофе, Нури-бей, по цигарке выкурили, и говорить вроде больше не о чем… Давай к делу!

– Я к твоим услугам!