Капитан "Ориона"

Я попался как младенец, как безусый пацан. Стихи ей писал, стыд-то какой, мне почти семьдесят было, через десяток лет на пенсию, а туда же! Она делала вид, что не замечает, хотя какое там — весь корпус знал, было трудно не заметить, как я на неё смотрю… Улыбалась вежливо, говорила о светском. Мне её представили как министра по делам семьи, что-то вроде нашего управляющего клиниками семьи и детства, только с юридическим уклоном. Я заинтересовался их бытом и философией, она с радостью меня просвещала, водила по разным мероприятиям. Наши отношения стали более близкими, она всё чаще улыбалась мне по- настоящему, а не холодной улыбкой дипломата… я начал думать, что нравлюсь ей, что у нас что-то получится. Наверное, все планы были написаны у меня на лбу, о моей любви знали все, надо мной подшучивали коллеги, жалели — корабль уйдёт через неделю, оставаться на Сонате нельзя, брать с собой туземцев — тем более. Вояки даже делали ставки, успеет у нас дойти до постели или нет. Да я и сам об этом гадал. Однажды мне показалось, что это вот-вот случится, всё было так романтично — уютная гостиница, приглушённый свет, океан за окном… Мы ездили на одно из самых зрелищных событий планеты, брачные танцы вуалевых медуз, они светились разными цветами, их были тысячи, целая бухта переливающихся тончайших неоновых нитей, зрелище действительно завораживало. Она пригласила меня туда потому, что строение клеток этих медуз было сходно со строением клетки биокристалла, я рассказывал ей о своей диссертации… Вечер был волшебным, я не знал, чего ожидать от ночи, строил невероятные предположения, — профессор улыбнулся, поджал губы: — Она смогла меня удивить. Как только мы оказались вдвоём в комнате и убедились, что все окна закрыты, а коммы отключены, Риона завела разговор об Империи. Очень серьёзный разговор, она говорила так уверенно, что я сам увидел нашу экспедицию со стороны — равнодушные всесильные полубоги, не желающие помочь умирающей планете всего лишь потому, что им интересно посмотреть на её агонию.

Она кричала и обвиняла, била посуду, плакала… а потом очень тихо села на пол и рассказала о том, что у неё больная мама, почти умирающая, а она тут с пришельцем на праздник поехала. И ещё тише попросила меня синтезировать всего одну дозу вакцины, только одну. Для умирающей мамы. А у них на Сонате отношения в семье совсем не как в Империи, там родителей любят и заботятся.

Я пытался объяснить ей, что не могу, что меня отдадут под трибунал, а у него один приговор, и обжалованию он не подлежит. Что не смогу проникнуть на корабль, что не сумею привезти вакцину незаметно, что для синтеза нужна проба крови заражённого… Она не слушала мои объяснения, отмела все отговорки, заявив, что я просто недостаточно сильно хочу. И знаешь, я сдался. Я не мог смотреть, как взрослая, сильная женщина валяется у меня в ногах, размазывая по лицу голубые сонатские слёзы, и клянётся что сделает для меня что угодно, абсолютно всё, она ради этого со мной, оказывается, и сблизилась… за одну дозу лекарства. За одну жизнь. Мне было так обидно, как никогда, в молодости я не был ни богатым, ни влиятельным, чтобы со мной дружили из корысти, это чувство было для меня новым. Я был ей вовсе не нужен, ей нужно было лекарство. И я всё-таки его достал. Она дала мне свою кровь, объяснила, что тоже заражена, но организм сильный, будет бороться ещё долго, и скорее всего победит болезнь.

Я не буду рассказывать, чего мне стоило попасть на орбиту, какими путями удалось проникнуть в медотсек, сколько я, не знакомый с техникой, потратил времени на синтез… Я за одну ночь нарушил столько имперских законов, что хватило бы на расстрел без суда, если бы меня кто-нибудь поймал за руку. Но я справился. Вернулся той же ночью, неся своей любимой две бесцветные колбы, стоившие мне невыразимо много… и бесценные для неё.

Она плакала, обнимала меня, шептала, что сделает всё, что я захочу. А я ничего не хотел. Я хотел чтобы перестала болеть уязвлённая гордость. Поцеловал её в лоб, сказал, что хочу, чтобы она была счастлива, и ушёл. И напился впервые за свою бытность профессором, в хлам, до беспамятства.

Наши решили, что она меня бросила, все меня жалели, давали советы… Кто-то выиграл целое состояние на местном тотализаторе, — он горько усмехнулся, — на разлуку раньше времени почти никто не ставил.

Подошло время, корпус стал собираться лететь назад в Империю, мы разбросали по орбите спутники наблюдения, чтобы следить за развитием Сонаты. Риону я не видел тогда уже три дня, она не пришла на прощальную церемонию, не передала через знакомых привета… а вечером я нашёл её в своей комнате, оборванную, грязную, в крови и слезах.