Капитанская дочка

It is not the execution which is horrible. My ancestor perished on the scaffold for conscience sake, my father fell with the martyrs Volynski and Khuchtchoff, but that a 'boy?r' should forswear his oath - that he should join with robbers, rascals, convicted felons, revolted slaves!	Не казнь страшна: пращур мой умер на лобном месте, отстаивая то, что почитал святынею своей совести; отец мой пострадал вместе с Волынским и Хрущевым. Но дворянину изменить своей присяге, соединиться с разбойниками, с убийцами, с беглыми холопьями!..
Shame for ever - shame on our race!"	Стыд и срам нашему роду!.."
Frightened by his despair, my mother dared not weep before him, and endeavoured to give him courage by talking of the uncertainty and injustice of the verdict.	Испуганная его отчаянием матушка не смела при нем плакать и старалась возвратить ему бодрость, говоря о неверности молвы, о шаткости людского мнения.
But my father was inconsolable.	Отец мой был неутешен.
Marya was more miserable than anyone.	Марья Ивановна мучилась более всех.
Fully persuaded that I could have justified myself had I chosen, she suspected the motive which had kept me silent, and deemed herself the sole cause of my misfortune.	Будучи уверена, что я мог оправдаться, когда бы только захотел, она догадывалась об истине и почитала себя виновницею моего несчастия.
She hid from all eyes her tears and her suffering, but never ceased thinking how she could save me.	Она скрывала от всех свои слезы и страдания, и между тем непрестанно думала о средствах, как бы меня спасти.
One evening, seated on the sofa, my father was turning over the Court Calendar; but his thoughts were far away, and the book did not produce its usual effect on him.	Однажды вечером батюшка сидел на диване, перевертывая листы Придворного Календаря; но мысли его были далеко, и чтение не производило над ним обыкновенного своего действия.
He was whistling an old march.	Он насвистывал старинный марш.
My mother was silently knitting, and her tears were dropping from time to time on her work.	Матушка молча вязала шерстяную фуфайку и слезы изредко капали на ее работу.
Marya, who was working in the same room, all at once informed my parents that she was obliged to start for Petersburg, and begged them to give her the means to do so.	Вдруг Марья Ивановна, Тут же сидевшая за работой, объявила, что необходимость ее заставляет ехать в Петербург, и что она просит дать ей способ отправиться.
My mother was much affected by this declaration.	Матушка очень огорчилась.
"Why," said she, "do you want to go to Petersburg?	"Зачем тебе в Петербург?" - сказала она. -
You, too - do you also wish to forsake us?"	"Неужто, Марья Ивановна, хочешь и ты нас покинуть?"
Marya made answer that her fate depended on the journey, and that she was going to seek help and countenance from people high in favour, as the daughter of a man who had fallen victim to his fidelity.	Марья Ивановна отвечала, что вся будущая судьба ее зависит от этого путешествия, что она едет искать покровительства и помощи у сильных людей, как дочь человека, пострадавшего за свою верность.
My father bowed his head. Each word which reminded him of the alleged crime of his son was to him a keen reproach.	Отец мой потупил голову: всякое слово, напоминающее мнимое преступление сына, было ему тягостно и казалось колким упреком.
"Go," he said at last, with a sigh; "we do not wish to cast any obstacles between you and happiness.	"Поезжай, матушка!" - сказал он ей со вздохом. -"Мы твоему счастию помехи сделать не хотим.