Капля духов в открытую рану

Концертный холл Дрездена вызывал у Славочки сложные чувства. Эта прямоугольная коробка посреди средневековой готической Европы всегда нарушала его душевную гармонию. Внутри все было противоречиво, своды зала напоминали ему детское творчество из песка – будто маленькими ладошками слепили лабиринты стен таким образом, что затекшая морская волна не могла быстро найти путь к отступлению. Готовясь к своему сольному концерту, Славочка сильно нервничал. Он стал редко ездить на гастроли, один-два раза в год, и потерял ощущение молниеносного принятия любых незнакомых обстоятельств. Его начали раздражать чужие сцены, чужой оркестр, чужие простыни в отелях, пахнущие химией, а не маминым старым утюгом, который она хранила еще с Н-ска и не желала менять ни на один современный девайс. С Дарьей Сергеевной они давно переехали на Староконюшенный переулок, где раньше жил Филизуг. Славочка долго вел переговоры с депутатом Госдумы, который выкупил бывшую коммуналку, когда ее расселяли, и превратил в огромную фешенебельную квартиру. Славочка предложил баснословную цену, втрое превышающую рынок.

– Простите, зачем вам это нужно? – недоумевал депутат. – Вы же можете купить три другие квартиры в этом же районе?

– Здесь жил мой друг, здесь прошла моя молодость, здесь я был счастлив, – ответил он сухо.

Квартиру в Крылатском Славочка оставил Антону с Катюшей, у которых к тому времени было двое светлоголовых сыновей. Дарья Сергеевна долго плакала, вернувшись на Староконюшенный. В бывшей комнате Филиппа Андреевича был оборудован зал переговоров с дорогими шелковыми коврами на полу, графикой в лайтбоксах на стенах, столом из матовой темной древесины и стульями, в которых запросто мог искать сокровища Остап Бендер. Хозяин продал почти всю обстановку, объясняя тем, что жизнь интересно начинать заново. Кухня была обнесена камнем в бежевых разводах и даже намеком не напоминала ту старенькую и общую харчевню, где Дарья Сергеевна варила обеды, ругаясь с соседями, где Филизуг подарил ей изумрудное платье, которое она и по сей день надевала в театр или консерваторию. Славочка поселился в комнате, принадлежавшей раньше строителю Игоряне. Квартира сильно помолодела, вместо дверей, которые закупоривались жильцами на два-три замка, теперь дружелюбно сияли просветы арок. Подсобку со старыми лыжами, птичьими клетками и еще бог знает каким хламом соединили с туалетом и ванной комнатой в полукруглую купальню в турецком стиле с чугунной ванной на львиных лапах посередине и псевдооконцами под самым потолком. Иногда, проснувшись ночью, Славочка среди всей этой роскоши видел жильцов бывшей коммуналки и Филизуга, который обычно пил чай на кухне. Славочка садился рядом и долго рассказывал о своей жизни, признавался в грехах, вспоминал, каялся. Теперь он бывал на кладбище не чаще раза в год, ему казалось, что Фил здесь, на Староконюшенном, более живой, общительный, понимающий. Тяжелее всего было выходить курить на лестничную площадку. Филизуг появлялся тут как тут, щелкал зажигалкой перед зажатой в зубах сигаретой и неизменно произносил: «В этом году ты покинешь меня…» Славочка сглатывал комок в горле и вслух отвечал: «Как видишь, уже не покину тебя никогда». Появлялся Филизуг и перед серьезными концертами, поправлял бабочку, настраивал скрипку, проводил рукой по щеке и растворялся в зеркале. Славочка разговаривал с ним короткими фразами: «ладно, Фил, иди», «я все понял, увидимся после выступления». Этим он очень удивлял визажистов, готовящих его к выходу. В дрезденской гримерке хрупкая девочка-травести пудрила ему лицо. До начала оставалось пять минут, как зазвенел мобильник. Нервный Славочка взял трубку.

– Алло, Славец, это я. – Пьяный голос Костика выдавал ноты отчаянья.

Они не общались уже десять лет с момента творческого трио с Ванессой и ссоры в филармонии. Славочка пытался его найти, но телефоны были заблокированы. О том, что Костик партизанит под боком, в квартире ЛидьВасильны, он не мог даже помыслить.

– Костян? – Славочка опешил. – Слушай, я в Дрездене, сейчас концерт, можешь перезвонить?

– Славец, – Костик захлебнулся в рыданьях, – Варфоломей умер.

– Господи, как? Почему?

– Ему было двадцать два года, Слав, двадцать два!

Прозвенел электронный звонок, взволнованный менеджер потянул Славочку на сцену, вырывая телефон.

– After, after pleasе!

– Похорони его, Кость, я приеду, поставим памятник…