Капля духов в открытую рану

Из-за кулис Славочку вытолкнули как растерянного ребенка. Зал аплодировал, оркестр заиграл, он поднял смычок и вступил на автопилоте. Кончина Варфоломея подвела черту под годами его становления, расцвета, силы. Впереди – только увядание. Медленное, постепенное, но неумолимое. Он понял, как устал, как притупились его желания, как оскудела чаша, из которой он черпал вдохновение. «Маво-о-о! – сказал бы Варфоломей. – Что за банальное извлечение звука, что за посторонние мысли во время исполнения?» К нему присоединился бы Филизуг: «Чувствуешь себя охрененным гением? Владеешь инструментом Маджини, а достаешь из него лишь десятую долю того, что давала тебе казенная скрипочка Н-ской музыкалки с инвентарным номером внутри?» Славочка напряг мозг, прогоняя голоса, и приступил к «Адажио» Альбинони. Не хотел включать его в программу, но организаторы настояли – публика любит. Теперь он всецело отдался боли, прокручивая в голове свою юность, общагу, три кило кильки по расписанию, бело-черного кота с желтыми глазами, бывшего в средневековье, непризнанного уличного музыканта. С тончайшим слухом и чувством юмора. Неприхотливый, если жизнь затягивала петлю, но не лишенный гедонизма, когда судьба мало-мальски щедрилась. Он являлся продолжением Костика, этого талантливого и непутевого Пьеро. Их встреча была неслучайна.

Славочка опустил скрипку и поклонился. Зал встал, взорвав тишину овациями. В такие моменты глаза женщин блестели от слез, мужчины были готовы к свершениям и широким жестам. Славочка любил эти лица, очищенные от суеты. В каждом из них было свечение, которое подпитывало его все годы выступлений. Но сегодня он даже не пригубил божественного эля и, с трудом дождавшись конца концерта, дошел до гримерки, рухнул в кресло и разрыдался. Из зеркала на него смотрел напомаженный и смертельно уставший джокер с равномерной сединой в каштановых волосах и выцветающими глазами. Славочка набрал номер друга, но в ответ раздались долгие гудки.

Костик воскрес через пару дней, когда Славочка вернулся в Москву. Он разговаривал механическим голосом человека, который не сумел заглушить горе и очнулся в исходной точке боли.

– Я потерял его, Славец, – безжизненно сказал он.

– Это потеря и для меня, поверь.

– Ты не понял. Я потерял его, когда пошел хоронить. В лесу. Сел на корягу, поставил рядом переноску с телом. Выпил. Заснул. Проснулся, а ничего нет: ни коряги, ни переноски.

– Ты что, идиот?

– Да.

– Ты потерял мертвого кота?

– Потерял.

– Какой же ты кретин,– выдохнул Славочка.

– Я искал его сутки. Наверное, его украли, – трагично произнес Костик.

– Украли дохлого кота, дебил? Кто?!

– Может, инопланетяне. Может, Господь Бог забрал его к себе…

– Вместе с переноской? В каком лесу ты его потерял?

– Я не помню. Где-то в Лосином Острове.

Славочка застонал. Ничего нелепее он не мог бы себе придумать. Костик вновь ворвался в его жизнь с очередной порцией бреда, который невозможно было ни осознать, ни исправить. Он рушил выстроенные городки Славочкиного миропонимания какой-то неуправляемой шальной битой. Крыть было нечем.

– Иди к черту, не хочу тебя слышать, – слабым голосом произнес Славочка и швырнул трубку на диван.

Подошла Дарья Сергеевна, с тяжелой одышкой села рядом, обняла его за плечи. Он положил голову ей на руку. Рука была натруженной, раздутой и пахла «Ариэлем «горная свежесть».

– Мамуль, опять стираешь в тазике? А машинка на что? А Гуля-домработница? Запретил же врач наклоняться.

– Да не умеют они стирать твои рубашки. Ни Гуля бестолковая, ни машинка твоя. Без души они это делают. Как будто не для тебя, сыночки моего.

– Мама… – Славочка поцеловал ее волосы.

Он страшно боялся ее потерять. Она как-то быстро сдала за последние пять лет, вены на кистях и стопах скрутились в корявые узлы, статная спина набрякла, нависла над тяжелым тазом. Ходила она вразвалку, как утка, садилась, хватаясь за спинки стульев и боковины диванов. Больше всего его пугало, что несчастье произойдет, когда он будет за рубежом, на гастролях, и не сможет сию секунду пересечь моря и океаны, чтобы подставить ей плечо, схватить за руку. Так же, как случилось с отцом. Весть о его внезапной кончине догнала Славочку в Америке. Позвонила Катюша и, рыдая, сообщила, что папу нашли мертвым в своей квартире. Лежал около трех дней, пока не спохватились на работе. Сердечный приступ. Славочка не успел с ним попрощаться. Тело кремировали на следующее утро. Даже если бы он вылетел из Лос-Анджелеса в ту же секунду, нарушив контракт, то все равно бы не успел. Дарья Сергеевна не могла простить Катюше, что она потревожила брата на гастролях.

– Ты подумала о нем? Как он будет жить с этим там, на чужбине? Выспится ли он перед концертом, сможет ли он играть? Не могла дотерпеть, когда он приедет? Дура!