Карельская баня: обряды, верования, народная медицина и духи-хозяева

Опытные знахари не только заранее знали диагноз, но предвидели даже исход болезни. Об известной знахарке из крохотной деревушки Уаюлакша (в 1900 году в ней было шесть-семь домов) на западном берегу озера Куйто, родившейся в Войнице, говорили, что «Дарья уже ночью видела во сне, придут за ней утром или нет. А также видела, чем больной страдает, чтобы знать, как лечить. Видела и то, сумеет она помочь или нет. Если же нет, то отказывалась сразу. Она многих вылечила. Лечила от всевозможных болезней и проклятий, делала различные лекарства»[598].

Знахарство часто передавалось из поколения в поколение в своем же роду. Например, Кананайнен Степан из д. Кананайне, родившийся в 1804 году, часть рун выучил от матери (она была из Керети), а она, в свою очередь, – от отца. Многое из колдовства и знахарства Степан еще подростком перенял и от знаменитого знатока заклинаний Петра Куйволайнена, примерно 1730 года рождения[599].

У каждого сильного колдуна был большой набор своих колдовских предметов, которые он не только никому не давал, но даже и не показывал. Они могли передаться только по наследству вместе с сакральными знаниями, когда старый колдун, во-первых, терял свою силу из-за преклонного возраста (выпадали волосы и зубы), а во-вторых, хотел спокойно уйти из жизни и не мучиться перед смертью (о мучительной кончине людей, занимающихся знахарством и колдовской практикой, записано множество фольклорных рассказов). Коллекцию магических атрибутов повезло увидеть финскому собирателю Кастрену у Василия Киэлевяйнена в Войнице. Михаил Ремшу из Вокнаволока на рубеже XIX–XX века «отказался от веры в старое и уступил предметы колдовства» Фольклорному архиву Финского литературного общества. «Предметы колдовства весили два килограмма и содержали десятки различных сверточков, таких, как белка-летяга, головы птиц, перья, зубы медведя и щуки и так далее». Михаилу они достались от колдуна Федора Каско, примерно 1790 года рождения, который их «добыл из Финляндии, из Уллавы»[600].

Финские собиратели подчеркивали, что многие колдуны жили на добытое своим ремеслом. Доход был разным. Знаменитые колдуны-мужчины, которые практически всегда были и сватами-патьвашками на свадьбах, получали больше. Например, про Оутокку из Карбасозера сообщали, что он, «видный колдун, опытный в своем деле, имел приличный доход от колдовства». Женщины-знахарки, лечившие детей, довольствовались меньшим: «Бывает, что часто в доме нуждаются в колдунах. Где давали хлебом, где мучки немножко». При этом знахари всегда подчеркивали, что «только плату не надо большую брать, а то заклинание потеряет свою силу»[601].

Все лечебные ритуалы обязательно сопровождались произнесением заклинаний. Как говорил знахарь Олоф Лесонен из Карбасозера, «городская мазь не помогает, а, наоборот, вредит», а заговоры «действуют даже лучше, чем лекарство, и не видно»[602]. Наиболее древние сохранившиеся образцы заговоров очень длинные. Они всегда начинаются с поиска причин болезни, часто присутствует мотив происхождения недуга или предмета, являющегося его причиной или источником. Необходимой частью заклинания было обращение знахаря к различным помощникам и затем проклятие болезни и безвозвратное отправление ее в Похъёлу-Маналу-Туонелу – мифические страны, которые ассоциировались с вечной тьмой и могильным холодом. Женской прерогативой было исполнение роли повитухи в родильном обряде и лечение детских болезней. В XIX веке свой знахарь был практически в каждой карельской деревне, но имелся и особо могущественный колдун, известный по всей округе.

Знахарство стало особенно сильно преследоваться в послереволюционное время, начиная с двадцатых годов XX века (хотя эта практика и раньше не одобрялась официальными властями, особенно православной церковью). В результате этот институт был практически уничтожен к последней трети XX века. Сохранились знания только у отдельных старушек, которые чаще всего практиковали лечение детских болезней и скотоводческие ритуалы.

Как писал один из русских собирателей в восьмидесятых годах XIX века о «народных суевериях и предрассудках в Мяндусельгской волости Повенецкого уезда»: «Простуда у здешних крестьян, с малолетства привыкших к суровому климату, случается редко. Благодаря теплой избе и бане, где колдун парит больного по три вечера, проходит скоро, сама собою, между тем выздоровление приписывается колдуну»[603].

Н. Камкин, описывая быт и верования карелов, проживавших в Архангельской губернии в семидесятые годы XIX века, замечал, что не только множество «различных духов властвует над карелом. Судьба его находится еще, кроме того, во власти чародев, колдунов, которых таки довольно в карельском крае… Лечение во всех болезнях… состоит в том, что больного парят и растирают в жарко натопленной бане, причем знахарь поит его наговоренною водой… Нет сомнения, что существованию среди карелов веры в подобное лечение немало способствует и то, что в карельском крае нет почти до сих пор и помина о медицинской помощи»[604].