Карьеристы

Сбиться с пути страшно. Да, она сбилась. Сбилась, глядя ему в глаза. Сбилась, спеша на его безгласный зов. Увел ли он ее за собой по неведомой дороге, унес ли на руках — она понять не может. Но она и впрямь заблудилась, очутилась в необыкновенном мире. Сгинули тяжелые корзины, сгинул тесный чердак с мешком, набитым соломой, сгинуло королевство дураков. Перед ней открылись ожившие замки с птицами, парящими над башнями, замки, заметенные солнечной вьюгой, горы, где стройные косули кружатся в удивительном хороводе. Но никакого истинного пути в том мире нет. Заблудилась она. «Ау-ау!» — кричит она, заблудившись в невиданной стране. И ей откликается любовь! Эхо вторит невидимому счастью и сеет чудеса. «Ау-ау!» — кричит она, затерявшись в самой себе. Откликается фея. Эхо вторит сказочным гномам и пропадает в тенях. Но того, кто унес ее на руках, тут нет. И все же он существует.

«Ау-ау!» Заблудилась она. Как страшно заблудиться! Какое счастье заблудиться!

— Ты о чем думаешь?! — громкий голос сестры-благодетельницы рушит все замки. — Я тебя насквозь вижу. Признайся, о чем думаешь?

— Ни о чем, сестрица.

— Я тебе хороший совет дала. Меня пугает только твоя забывчивость. Я за тебя в ответе. Я желаю тебе добра. Если ты не сглупишь и если под руку попадется подходящий парень, я тебя за него выдам. Но известно ли тебе, кто есть жена? А кто есть муж? Тебе ясно? Самому всевышнему неясно. Жена всегда страдалица, так и знай. Неважно, она ли правит, ею ли правят. Такова житейская правда.

«Ну и что ж, буду страдать, если такова житейская правда, — снова принимается размышлять меньшая. — Больше того, разве не стоит страдать из-за любви? Душа моя будет несказанно счастлива». А может, безгранично несчастна? Сам господь не ведает, кто есть жена. А она, невеличка, пытается понять своим разумом.

Быть женой — это значит рука об руку взбираться в гору и искать опору под ногами. А может быть, блуждать вдвоем, как в сказке, в поисках цветка папоротника, не находить его и только в конце пути, в конце всех блужданий прозреть и убедиться: ты тот цветок всегда носил с собой.

Быть женой — это значит править и чувствовать себя беспредельно одинокой. Ждать бесчисленное множество дней и ничего не дождаться, все взять и ничего не иметь. Может, в этом вся правда?

Она читает сказки, ходит как в сказке, но почему же сама правда остается только в сказке? А мудрость — почему мудрость отдается на откуп неразумным?

Быть женой — это значит вечно искать того, кого полюбила, найти и раствориться в нем, снова лишиться его, прорываться сквозь мрак кромешной ночи и на тысячи ладов кричать: «Ау-ау!» И невзначай услышать пропадающий в дали голос: «Ау!» И с ужасом понять: вот-вот ему отзовется другой голос.

Видно, только сказка бывает такой: злой и доброй в одно и то же время. А в чем же правда, истинная житейская правда?

Быть женой — это значит отдать свои руки, глаза, отдать свои сны, бежать вдогонку, как бежит безумец, коченеть от скорби и молчать в одиночестве. Быть женой — это значит бросить судьбе и буре вызов: постойте, первым делом подкосите меня, жену его!

Неужто в этом только выдуманная правда королевны? Почему же, почему правда живет только в сказке, а мудрость отдана на откуп глупцам?

— Ты опять о чем-то думаешь, моя милая?

Это не голос сказки. Не по сказочной тропе она ходит.

— Нет.

— Помни, о чем я говорила, и будь всегда разумной.

Крошка королевна вдруг остановилась и беспомощно опустила руки. Жизнь снова стала сказкой, а сказка стала жизнью. Навстречу шел он — насвистывая, с большим полотенцем, перекинутым через плечо. Игнацас! Нет! Не Игнацас, а сказочный королевич! Перед ней стоял он, и белый его плащ развевал ветер. Выкради ее! Подай ей руку! Укажи дорогу! Уведи отсюда!

Королевна ничего ему не сказала. Может, и надо с ним объясниться, но другими словами.

Он улыбнулся дружески, с легким укором, сердито глядя на сестру-благодетельницу, и бросил:

— Ну и эксплуатация!

Она постояла еще с минуту, склонившись над корзинками, затем подняла их и сбивчивым шагом направилась вслед за сестрой, своей хозяйкой, на рынок.

Крохотный курортный городишко просыпался к жизни.

ДОМ ИЗ ЖИВЫХ БРЕВЕН

Перевод Г. Кановича

Дубы, грабы, ели, подав друг другу руки, крепко держат тяжелую кровлю — не такую высокую, как сверкающий где-то там голубой небосвод, но такую же надежную и незаменимую. Воротившиеся из долгих странствий мужчины, смахнув со лба пот, могут сказать: «Ну вот мы и снова под кровом!» Тысячи отменных бревен, поставленных отвесно, держат эту кровлю, за ними еще тысячи — все скреплены глиной, песком, водой.

Это дом. Дом, в котором едят, спят, мечтают; дом, в котором врачуют раны.

Сюда со всего необъятного, смятенного, бредущего по пепелищам мира приходят вести. Приходит сквозь дым и отсвет пожарищ вера, способная свернуть горы. Приходит и заново кладет камень на камень. Жизнь тут еще держится крепко, хотя вокруг неистовствует смерть.