Карьеристы

Люди еще побаиваются ее. И даже сестра-благодетельница, лебедушка белокрылая, побаивается. Она должна спать на полу, за дверьми комнаты, где обитает лебедь. На чердаке, на мешке, набитом соломой. Иногда от обиды так сожмет сердце — неужто ей столько и отпущено? Но есть еще окно в крыше, такое широкое, — в него заглядывают и захаживают звезды и месяц, он зовет всех на праздник, дарит слитки серебра и вороха шелка, строит мраморные палаты и лишает сна умеющие удивляться очи.

А иногда этот кудесник месяц обнимает ее нежно и уносит в просторы грядущего. И путешествует она по далеким странам, по городам, залитым сверкающими огнями, затем возвращается на родину — преуспевшая в науках, окруженная почетом, — учит, лечит, рассказывает детям сказки и кое-кому из умников режет правду-матку в глаза: мол, у вас у самих в голове не все в порядке.

И тут кто-то внезапно оборвал ее мечты, словно сбросил с качелей. На веранде стоял хозяйский сынок, палил в нее из рогатки камушками и орал во все горло:

— Эй ты, слабоумная!

Это был условный знак — значит, пора доить корову. А потом наломать хрустящей свекольной ботвы и на ночь накормить скотину. За это ее сестрица получает литр теплого, пахучего, сладкого молока в день.

Два дня лил тихий летний дождь. На третий день утро выдалось прозрачное и звонкое как хрусталь.

Она бежала с двумя корзинками, не в силах унять дрожь, вызванную не столько утренней прохладой, сколько охватившей ее тревогой.

Собирать ягоды! Грибы! Бродить по росе! Нет! После двухдневного дождя это прямо-таки грести руками по бескрайнему лесному океану. Конечно, не каждому такое плавание доставит большое удовольствие. Но собирать ягоды — это дышать свободой, лесом, цветами, это ни в какое сравнение не идет с плетением корзин, когда сиднем сидишь на месте и только в мыслях переносишься в фантастический мир. В лесу сказка с тобой рядом — осязаемая, переливающаяся всеми красками, прозрачная насквозь, — только оглянись, протяни руку. Вот они стоят — обвалившиеся, облупленные дома, скованные огромными корнями, а меж ними, на необозримой глубине, бормочет речушка; чуть поодаль возвышаются живые замки из деревьев, одни из них подпирают небо, другие вдруг валятся в бездну; в ельниках скопища, мириады муравьев с их неразгаданной жизнью, дальше — проселки, где солнце копит свои запасы и щедро дарит их всем: и змее конопатой, и улиточьему племени; все это ожившая безбрежная сказка, стоит только прийти сюда королевне с человеческой душой.

Замерзшие тени снова удлинились, а она, королевна-невеличка, все бродила среди загадочных замков и несметных сокровищ, накопленных солнцем. Умаялась она, захмелела от теплого влажного и благоухающего воздуха, от бесконечного множества ягод, так и умоляющих, чтобы их сорвали. Ей было здесь несказанно хорошо. Здесь никому не удастся тебя унизить, вытолкнуть за дверь. Никто тебе не предложит милостыни и не будет ее вымаливать. Здесь ото сна пробуждается королевна, и упивается свободой, и видит, как неповторимо прекрасен мир.

На обратном пути она заметила велосипедиста, остановилась, прислонилась к дереву. Он пересек широкую делянку, заросшую высокой травой, и скрылся среди молодых сосенок. Она замерла в ожидании. Мимо нее пронесся испуганный заяц, но она даже головы не повернула. А велосипед вдруг сверкнул с другой стороны, и чернявый с оголенными руками промчался у нее под самым носом. Он ездил на велосипеде просто так, только для того, чтобы кататься. Она это давно приметила.

Королевна пробралась сквозь заросли папоротника и, не глядя под ноги, принялась собирать ягоды. И вдруг до нее донеслись чьи-то насмешливые слова: «Чего зеваешь, Игнацас!» Это, видать, птица так странно вскрикнула, ведь вокруг ни живой души. Лес гудит… И снова она слышит другой голос, другие слова, еще заманчивей: «Возьми ее на руки!» Нет! Это ее собственный голос так обманывает — как прежде.

Велосипед сверкнул на солнце и скрылся. Он ныряет по лесным тропкам и лужайкам, как окунь в озере. Она же собирает ягоды, которых здесь нет. Взахлеб кукует кукушка. «Возьми ее как воробышка на руки… Жизнь ее на руки!..»

Она вдруг поднимает голову, выпрямляется во весь рост.

— Первый раз вижу столько малины. И такой ранней, — сказал он, съезжая с тропки в густую траву.

— Это земляника! Попробуйте!

— Верно — земляника!

Он зачерпнул горсть крупной земляники и отправил в рот. На лбу у него поблескивали мелкие капли пота, но он их не стирал.

— Берите еще!

Он снова зачерпнул; перед тем как съесть, поднес к носу — упоительный аромат! Она смотрела на его лицо и была счастлива.

— Куда же вы их деваете?

— Сестра дачникам продает.

— И корзинки продает? Те самые, что вы так искусно плетете?

— Те самые. Еще угощайтесь!

— Хорошо вам у нее, у сестры?

— Хорошо.

— Не лупит?

Ей это и слышать неприятно. За что же сестра должна ее бить? Правда, бывает, сестра напустится на нее, но о такой мелочи и говорить не стоит.