Карьеристы

Зерна в амбар, видимо, давно уже не сыпали, окошек никто не открывал, свежий воздух и не проникал сюда; когда-то, вероятно, держали овец, а возможно, и лошадей, потом верх взяли крысы и плесень; отвратительные запахи накладывались один на другой, смешивались, и теперь здесь стоял такой смрад, состав которого не смогло бы определить даже собачье чутье.

— Тут полно крыс, — сказал Юрас в первый же вечер, когда они вернулись с работы. — Как жить будем, братцы?

— К зловонию притерпелись, привыкнем и к крысам, — мрачно отозвался кто-то из угла.

— Нет! — оборвал его Юрас. — Не привыкли! И не привыкнем! Нельзя терять человеческое достоинство! Не будем привыкать к вони и крысам!

— Крысы — мерзость!

— Больше чем мерзость! — распалялся Юрас. — Это же такая гадость, которая все норовит сгрызть, разрушить, сожрать, ничего не оставить. Заснешь, они мигом искалечат, обгрызут лицо; не ноги, не руки кусают — лицо; надо их бить, топтать! А ну все, кто еще на ногах держится, бей их!

— Бей!

— Топчи!

— Жги!

И разгорелась неожиданная война с крысами. Обломками гнилых досок заткнули узники щели, через которые напуганные грызуны могли удрать под пол. Однако здешние крысы, никогда не подвергавшиеся нападению человека, были не робкого десятка, вертелись под ногами, попискивали, если схватить их — кусались, а загонишь в угол — бросались на преследователя. Отчаянные, злые, верткие, они считали себя хозяевами амбара и не собирались уступать без боя своих прав.

Кровь убиваемых крыс так же красна, как и у людей, и так же жутко видеть, когда брызжет она из ощеренной пасти.

Атмосфера в этом просторном помещении, освещенном заходящим солнцем, внезапно как бы наэлектризовалась, наполнилась жаждой убийства, словно лопнула чрезмерно натянутая струна обид и унижений. Раздавались звуки ударов, неслась ругань, серые омерзительные комки метались по полу и стенам, будто у них крылья выросли, или, сбитые и раздавленные, агонизировали под ногами у озверевших людей; амбар превратился в некое подобие ада, где гремел гром, слышались стоны и визг. Людям не хватало воздуха, они задыхались от смрада, но их охватила безудержная жажда мести. Казалось, никакая агитация, никакие пламенные речи не могли бы так разжечь в них дух протеста, как эта яростная крысиная бойня.

Вдруг распахнулась кованая дверь, и за ней, как столбы, выросли охранники, стоявшие в ряд с автоматами наперевес. И тут случилось такое, чего они никак не могли предполагать: к их ногам, словно в кошмарном сне, посыпались огромные дохлые крысы. Несколько мгновений они стояли ошарашенные, наконец пришли в себя и разразились руганью — и по-немецки, и по-литовски; ругались, перебивая друг друга, и заключенным стало ясно, что их крысиная акция застала охранников врасплох и тем нечего сказать. Один из эсэсовцев — молодой солдатик, всегда пахший одеколоном, — внезапно побледнел, отвернулся, и его вырвало.

Юрас заверил охрану, что их подопечные обещают вести себя спокойно и послушно, если им дозволят перебить всех крыс. Охранники молчали, пожимая плечами и переглядываясь. Их начальник, сизоносый толстяк, успевший уже приобрести известность в качестве поглотителя огромного количества пива, замотал головой и заявил: «Крысы — нехорошо». Он, по собственному мнению, человек нежной души, был уверен, что все мерзости мира, как нарочно, валятся на его шею; старался не участвовать в расстрелах, а если не удавалось отвертеться, то во время каждого выстрела отворачивался в сторону или закрывал глаза. Потому-то и разрешил он уничтожить грызунов и даже пообещал когда-нибудь достать крысиного яда; поднял руку, благословляя узников на дальнейшие подвиги, но, почувствовав, что этот жест не очень уместен, затворил двери амбара, выставив около них постового (слышно было, как он вышагивает вдоль стены), и увел свой отряд в хозяйский дом.

Этой ночью мы должны убежать, твердо решил Юрас. Внутренний голос шепнул ему, что пробил час, когда мечта может стать реальностью.

Крысиный погром был прелюдией к этому важнейшему делу. Узники амбара ощутили вкус к действию, в их душах возродилось стремление рисковать, побеждать; на смену апатии и сомнениям пришла теперь решимость. Шум и возню в амбаре охрана наверняка сочтет теперь «легальной» охотой на крыс.

Юрас уже все обдумал, все взвесил. От утреннего плана — напасть и обезоружить троих охранников, сопровождавших лагерников к месту работы, — он сразу же отказался; гестаповцы прекрасно знали, что́ может им грозить, и держались в стороне от колонны: половина узников погибла бы. Нет! Единственный путь — подкоп. Но как и в каком месте копать? Охранник скорее всего ходит вокруг амбара и, конечно, заметит первого же, кто посмеет высунуться из подкопа, а то еще до этого обнаружит, что они делают. Копать надо глубоко — в человеческий рост, чтобы пройти под фундаментом. А когда копаешь вверх, труднее справиться с землей. Летняя ночь коротка.