Читаем Карибские дневники Аарона Томаса, 1798 - 1799 полностью

В восемь вечера пошел посмотреть на забаву - негритянские танцы в бухте Фримена, но так завяз в топи на восточной стороне гавани, что мое любопытство угасло, и я вернулся домой.

Начали грузить балласт на корабль.

Спрашивал о Луизе.

Воскресенье, 3 февраля

Сходил к Баррету осведомиться о роме Риджуэя. Оказалось, что тот заказал бочонок с ромом в двадцать пять галлонов по два доллара за галлон; приказано выдавать доктору лишь по одной бутылке рома в день.

Был на Негритянской ярмарке. Ездил на лошади Гордона осматривать вчерашнее болото, которое я не смог пересечь вчера вечером. Я увидел, что сбился с дороги. Объехал Госпитальный холм и т.д.

Вчера Энсел, морской пехотинец Перри, юный Льюис и Хатчен, помощник боцмана, получили по дюжине плетей каждый. Первый, третий и четвертый – за то, что в пятницу вышли за ворота без разрешения, второй – за пьянство.

Прошлой ночью с корабля сбежал некий Мэтьюз, один из тех, кого в пятницу поймали в бухте Фримена. Он пришел из Америки на американском бриге, и я видел его на Сен-Джоне, когда в последний раз был там с мистером Кейнсом.

На закате двое солдат привели пьяных Лэнгема и Кэттена. Капитан случайно наткнулся на них, когда они дрались рядом с мачтовым домом, и передал в руки солдат; обоих заковали в кандалы. Капитан также отослал Бутчера на борт корабля проследить за Дугласом, который напился. Уинслоу вернулся на пристань пьяным, и Мэтью Сирр спрятал его на конюшне. Многие из наших людей сегодня вне дома в увольнении, и многие из них сильно пьяны.

Долго беседовал со старой негритянкой, которую сорок лет назад привезли из Макоко у озера Замбра[1] на восточном берегу Африки. Я рассказал ей историю о Вавилонской башне, о проклятии ее строителей, которое послужило причиной существования столь многих языков, на которых сейчас говорят разные народы в мире. Она не забыла родной язык и назвала мне множество вещей и понятий на африканском наречии. Я спросил ее, не желает ли она вернуться назад, в свою собственную страну, и она ответила:

- Кто же отвезет меня назад, хозяин? Никто не решится отвезти меня назад, разве только захочет потерять двести фунтов. Я умру в рабстве, хозяин, и никто не отвезет меня назад, хозяин. Я буду рабыней, хозяин, до конца моих дней.

Понедельник, 4 февраля 1799

Моя прачка, масти, привела с собой маленького сына по имени Чарльз. Она сказала, что ее сын — дасти[2], она родила его от белого.

Так, черный младенец мог бы купить свою свободу за десять джо или за тридцать три фунта по сегодняшнему курсу. Так, ребенка мулата можно было бы выкупить за такую же сумму, но младенец масти получил бы свободу за семь джо. Младенец дасти мог бы получить свободу за шесть.

Дасти так же белы и светлы кожей, как самые нежные европейцы. Волосы в младенчестве у них обычно светлые, как сливки, и, когда они становятся старше, то, будь они в Европе, никто не признал бы в них индейцев, если бы их не выдавал тягучий, медленный, женственный голос.

Причина, по которой дасти стоят дешевле мулатов, заключается в том, что последним, когда они вырастают, тяжело покинуть острова в Вест-Индии, дасти же это не составляет вовсе никакого труда: их белая кожа не вызывает подозрений и прочая.

Из центральной части острова вернулся капитан Митфорд с «Матильды», вместе со своей женой и управляющим, мистером Джонсом. Они остановились в нашем доме.

Капитан Митфорд задержался здесь из-за болезни, с того времени «Матильда» уже ушла к Ямайке.

Пока лошадь мистера Джонса стояла у двери, я сказал слуге, что у его господина лошадь очень хороша.

— Да, сэр, — ответил чернокожий юноша, — мой хозяин — управляющий. У управляющего всегда лучшие лошади, сэр.

Чернокожий провел меня к пещере, известной как Мышиная; она так называется из-за огромного количества летучих мышей, которые тут обитают. Она находится в миле от топкого Индейского ручья, и вход в нее с юго-востока.

Пещера эта весьма примечательна и может потягаться своим нутром с подобными ей подземными образованиями в Англии. В Англии мне довелось видеть пещеру рядом с Беррихэд в Торбей, и ту, что находится под Блэкхит, и еще несколько достойных упоминания. Если учесть, что эта пещера находится на маленьком острове Антигуа, можно только гадать, каким образом и для чего она возникла здесь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное