Фактически Юнг чувствует себя обязанным постоянно бороться с идеей эпохи Просвещения, согласно которой религии рождаются из прямого человеческого умысла и имеют целью манипулирование людьми. В таком случае злые духи выдумали бы богов и догмы, чтобы водить людей за нос. Юнг подчеркивает наивность тезиса и напоминает, что «этому мнению противостоят реальные психологические трудности, с которыми мы сталкиваемся при интеллектуальном постижении религиозных символов. Они исходят вовсе не от разума, а откуда-то еще. От сердца, может быть, но, во всяком случае, точно из глубокого психического слоя, мало похожего на сознание, которое остается всего лишь поверхностным. Также религиозные символы всегда имеют весьма выраженный “откровенный” характер, иными словами, они спонтанные продукты бессознательной деятельности души. Они все что угодно, но не продукт мысли» [5]. Обратите внимание: это не противоречит возможности (которая подтверждается исторической реальностью) того, что люди и институты стремятся манипулировать религиозными символами и поисками священного ради власти. Но сведение религиозного измерения к использованию его людьми в своих целях – широко распространенная ошибка среди современных умов, которую Юнг справедливо осуждает.
Помимо критики со стороны психоаналитических и научных кругов, Юнгу пришлось столкнуться со столь же яростными нападками со стороны верующих и богословов, которые, потрясенные тезисами о религии, обвиняли его в ее упрощении путем «психологизации». Как я уже упоминал, он отвечает на эту критику утверждением, что, с одной стороны, ничто не может ускользнуть от человеческой психики, поскольку она является вместилищем всякого опыта. С другой стороны, это утверждение не означает, что объект духовного опыта является
Другая критика, вполне оправданная, касается элитарного характера его понимания религиозного опыта, основанного прежде всего на нуминозности. Не каждый обладает мистической натурой и способен на подобные переживания. Юнг указывает, что внутренний опыт нуминозного стал для нас более трудным прежде всего из-за слишком рационального и направленного на внешний мир характера западной психики. Но в других регионах мира – в Азии, Африке или среди коренных американцев – он смог увидеть, что это не так. Вот почему Юнг убежден, что исследование глубинной психологии – это современный способ снова войти в контакт с более глубокими слоями нашей психики, где обитают религиозные архетипы. Но он по-прежнему осознает тот факт, что многие люди, боясь собственной внутренней сущности, предпочитают следовать внешним моделям и позволяют институтам или тайным обществам руководить собой:
«Тайное общество представляет собой промежуточный уровень на пути к индивидуации: мы по-прежнему позволяем коллективной организации определить нас. То есть мы еще не до конца понимаем, что отдельная личность должна рассчитывать на собственные силы и быть отличной от остальных. Все коллективные идентичности, будь то принадлежность к организациям, исповедание веры в пользу того или иного -изма и т. д., препятствуют и противоречат выполнению этой задачи. Эти коллективные идентичности являются костылями для парализованных, щитами для тревожных, диванами для ленивых, яслями для безответственных, но в то же время пристанищем для бедных и слабых, убежищем для тех, кто потерпел кораблекрушение, семьей для сирот, славной и долгожданной целью для заблудившихся и разочаровавшихся, и землей обетованной для измученных паломников, стадом и надежной оградой для заблудших овец и матерью, символизирующей пищу и рост» [6].